ЭТА СТРАНИЦА ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ ВАНА КЛИБЕРНА, ВЕЛИКОГО МУЗЫКАНТА, ЗАМЕЧАТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА, ЛЮБИВШЕГО РОССИЮ ТАК ЖЕ ГЛУБОКО И НЕЖНО, КАК И СВОЮ РОДИНУ. ОН СТАЛ ГЛАВНЫМ ГЕРОЕМ РОМАНА АНАТОЛИЯ КАЛИНИНА "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!", ВСКОЛЫХНУВШЕГО У МОЛОДЕЖИ 60-70-х ЖАЖДУ ЛЮБИТЬ ЧИСТО, СВЕТЛО, ВЕРНО...
Неужели моя душа, которая так жаждет любви, которую Господь создал для того, чтобы она любила - верно, горячо, без остатка, - никогда ее не испытает? Чайковский испытал, иначе вряд ли бы сумел написать "Ромео и Джульетту". Или же гений знает все, что происходит на Земле, даже этого не пережив? Голубчик Петр Ильич, Ваша музыка будет отныне со мной всегда и не позволит впасть в уныние. Я люблю Вас чисто и искренне. Вы и Ваша музыка словно посвятили меня в самую главную и важную тайну бытия.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ, героини романа
С тех пор, как мы узнали и полюбили Наташу Ростову, вряд ли был в нашей отечественной прозе девичий образ такой трепетности, сложной чистоты, цельности мятущейся, откровенности порывистой, сменяемой вдруг снисходительной замкнутостью. В то же время Наташа Луговая - дитя нашей эпохи, во всех ее порывах бьется напряженная мысль человека сегодняшнего дня...
ИСКРА ДЕНИСОВА
Может быть, когда меня уже не будет на этом свете, Ты прочитаешь мой дневник и скажешь: "Где ты была, моя любовь? Почему не пришла ко мне? Ведь я искал тебя всю жизнь".
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Он никогда не считал себя сведущим в музыке настолько, чтобы до конца понимать ее язык, но этот техасский пианист, завоевавший недавно Москву, кажется, сумел бы разбудить эту способность и в самом бесчувственном сердце. И Первый концерт Чайковского действительно звучит у него так, будто он родился среди этих берез, выбегающих из глубины русских лесов и полей на берега весенних потоков. Если сравнивать это с чем-нибудь, то может быть, только с Доном, когда он, затопив прибрежные сады, бурлит среди деревьев.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!
Проснулась еще до рассвета. Если бы записать все мои мысли! Но я, наверное, никогда не решусь. А может... С каждым днем становлюсь все смелее. Металась до утра. Легко было вообразить, что лето. Ах, как я люблю серые сумерки рассвета, разлитое в воздухе обещание чего-то, скорее всего, несбыточного, радостное щебетание птиц, торжественное пение петухов-трубадуров. И душно стало совсем по-летнему. Что-то будет этим летом? Влюбилась снова в Пятый Бетховена. Каждый звук похож на Него. Дождик, но в воздухе чувствуется весна. Она уже победила зиму, холод, завоевала свою свободу. И я, я тоже хочу полной грудью вдохнуть эту свободу. Не хочу семьи, не хочу уюта. Мне нужно что-то мятежное, беспокойное. Как Третье скерцо Шопена.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Березы поодиночке и толпами выбегают на береговую кромку и застывают в молчаливом удивлении перед этим половодьем звуков. И раньше, еще до отъезда Наташи, когда они доносились из ее комнаты, он всегда думал, что руки у этого техасца - как два голоса. И вот на самой ранней заре, когда только смутно зеленеет небо, один из них уговаривает ту, что еще продолжает спать, что час пробуждения уже настал и никак нельзя пропустить этого часа. Но на рассвете же и снятся в детстве лучшие сны, и, не открывая глаз, она просит его не прерывать ее сновидений. Ей кажется, что и его голос она слышит во сне, и если проснуться, он тоже умолкнет. А то, о чем он ей говорит, она слышит впервые в жизни. Он говорит, что детство уже позади и то, что ее ожидает после пробуждения, прекраснее всяких сновидений. Спроси у этих берез и потоков...
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Я несчастна...Моя первая, моя самая чистая и прекрасная любовь не может стать опорой, подмогой тому, кого люблю. Столько сил в душе, столько желаний сделать Тебя счастливым. Как будто кто-то темный стоит между нами и не позволяет мне даже прикоснуться к тебе. Я видела нечто подобное несколько раз во сне, но так неясно, смутно... Что-то нам мешает быть вместе. Что?..
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Полукружье оранжевого абажура падало на стол, и в его отблеске сгорали страница за страницей. Все быстрее перелистывая их, Луговой не замечает, что его губы давно уже что-то шепчут... Какие там Монтекки и Капулетти, если те хотя бы украдкой могли друг к другу через улицу перейти, а тут между сердцами не только океан, но и бездна недоверия, предрассудков. Вот она - истинная драма века, предвещающая еще другую и куда более страшную драму, трагедию, если люди не опомнятся на самом краю бездны.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Нейгауз говорит, что любовь встречается реже гения. Он имеет в виду любовь истинную, а не скоротечную. Как все странно... Появился Он, далекий, и стал самым близким, единственным.
Тогда, на конкурсе, Ты был настоящим мальчишкой. И потом, через два года, Твоя улыбка осталась прежней - улыбка беспомощного ребенка, восхищенного вдруг открывшимся ему миром. И вот, в нынешнем году - страшная усталость на лице, боль и мука в глазх. Эта мука передалась и мне. Хочу даже там, в другом мире, знать, что Тебе хорошо...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Он читал с раскаянием, радостью и тревогой. С раскаянием, что так непоправимо поздно узнавал ее. С радостью, что она такая, и, оказывается, они сбываются, сбываются надежды юности. Ничто не исчезает, как дым, и все лучшее, что оставалось, а иногда и едва брезжило в душе под завалом времени и ошибок, так или иначе отразилось в ней. С тревогой, что так горит ее сердце. Оно уже изнемогает.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
...В неизбежные минуты сомнений, разочарований и отчаяния есть ли рядом с Тобой любящее сердце?..
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Теперь уже и Луговой знал, как этот парень, в сущности, там одинок. Особенно после того как покончил самоубийством жизнь его единственный друг. Недаром же при каждом удобном случае, между концертами, он садится в самолет и летит домой... Кажется, все, что только можно было узнать о нем, Луговой узнал, а многое почувствовал и сопоставил. И сам не заметил, как из одной тревоги у него вызрела другая. Даже отсюда все более отчетливо становилось видно, как ему там трудно. И, вероятно, помня о былом равнодушии к нему до конкурса, он теперь так боялся сойти с орбиты. Едет с концертами из города в город, в Европу и обратно, а менеджеры подстегивают его: "Давай! Давай!" Менеджеры всюду одинаковы. Их не интересуют ни Бетховен, ни Шопен, ни Брамс, им нет дела, что на ночь он должен глотать таблетки, чтобы уснуть. Он уже еле держится на ногах и весь светится. Одни глаза на притененном усталостью лице. "Давай! Давай!" И он не вправе сойти с орбиты. У него почти совсем не находится времени, чтобы остаться наедине с Бетховеном, Шопеном, Брамсом, с небом, звездами и самим собой. Нет, давай, пока мы еще не отвернулись от тебя, пока еще заполняются концертные залы на орбите твоего пути, и в тебе самом не иссяк этот огонь, притягивающий к тебе других. Пока еще не прошла на тебя московская мода, хотя, впрочем, ты уже и не сенсация номер один. Но все еще неотразимо твое обаяние, распространяющееся на людей, и все еще добровольно следует за тобой по орбите твоя клака.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
...И все-таки я счастлива. Ни у кого нет такой любви. И, пожалуй, лучше нам никогда не знать друг друга, ибо Ты живешь во мне такой же прекрасный, как музыка, природа, тишь Дона, утренняя заря. Все это неразрывно связано с Тобой. Боюсь, при близком знакомстве Ты покажешься мне чужим, и тогда смогу ли я полюбить такого, какой Ты есть, и не будет ли наша встреча самым большим разочарованием в моей жизни?.. Но нет, тот, кто так искренен, кто так сливается с музыкой, иным быть не может. Ты в тысячи раз лучше, чем в моих мечтах.
Бывают минуты, когда у меня появляется нежность к себе. Я чиста... Боже, как бы я себя возненавидела, если бы покрылась грязью жизни! Помню свои первые ощущения, когда я кляла себя, считала изменницей, если любезничала или просто ласково говорила с кем-то. Но сейчас я поняла, что ни в чем не могу себя упрекнуть. Еще помню, каким смыслом было наполнено все тем летом. Почему я не писала тогда? Но рана была слишком свежа, и излияния даже на немой бумаге заставляли меня страдать от пошлости. Зато какую радость доставлял мне мой самый незначительный поступок: если я, разгоряченная, нырну в холодную воду или пересилю свой страх, сделаю что-то необычное, то думаю: "Вот, живет где-то эта Наташа, а Ты и не знаешь, сколько счастья она смоглда бы дать Тебе!" А ночью луна в лицо, звезды с любопытством смотрят на меня сквозь стекла веранды, какой-то бред... Соната Листа, Твои чистые ласки, тишина... Неужели утеряно навсегда?!.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ.
секрет
...Вот, казалось бы, и не такое сейчас время, как когда-то в его молодые годы, ничем не омрачено небо, но тогда ему не нужно было раздумывать, как помочь, если близкий человек оказался в беде. Или заслони его собой, или вынеси на себе его, раненого, из боя. А теперь чем можно было помочь ее раненному сердцу? И время другое, и в предгорьях Альп осталась его лошадь Зорька. Та самя Зорька, на которой он смог бы и переплыть через океан, чтобы украсть там и привезти ей сюда под крылом бурки этого расчудесного парня, который умеет извлекать своими длинными пальцами из рояля такие звуки, что не только ее сердце начинает гореть как в огне, но и перед взором Лугового опять как воочию встают его товарищи и опять он совершает этот последний казачий поход от Кизляра до Австрийских Альп. Светом луны залита степь, горят по обочинам дорог скирды, озаряя черноту ночи и белый снег, и эскадроны движутся, колыхаясь, среди песчаных бурунов Терека, среди донских могильных курганов, через Днепр и через Дунай, и выходят к Будапешту.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
...Жить не ради каких-то призрачных удовольствий или чтобы нравиться кому-то, то есть, напоказ, а так, будто Ты следишь за каждым моим шагом, ради Тебя преодолевать трудности, стремиться к идеалу. Отныне и навсегда.
Сон или наяву: весеннее половодье, прелюдия Рахманинова, из воды торчат одни макушки верб и тополей, на горизонте темно-синяя бархатная туча, готовая пролиться благодатным теплым дождем. Птицы, птицы возвращаются домой - все небо в черных точках, запятых, кляксах высоко и вольно летящих птиц. И я лечу вместе с ними. Возвращаюсь к себе. На родину моего счастья, моей любви.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Музыка - моя отрада, книги наполняют душу радостью, надеждой... Хочется жить, дышать, смеяться, смотреть в звездное небо, исходить все поля, перенюхать все цветы, любить, любить... Быть подругой, опорой, надеждой, мечтой. Твоей!!!
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Какая утром была заря! Если бы Ты только видел... Словно природа, музыка, все на свете сговорилось, чтобы я не разлюбила Тебя! Зачем думать, достойна ли я Тебя? Надо любить, любить, любить... Любовь не может остаться бесследной во Вселенной. Моя любовь - мое единственное утешение на этом свете.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Он появился среди тех самых берез, которые так зримо выбегают из глубин русских лесов на берега рождающейся под его пальцами реки звуков.
Он поднимает к подмосковному небу лицо и широко раскрытые большие руки, как будто все это хочет обнять, и Наташа слышит его восклицание:
- Ну чем не рай?!
Наташа вся затаилась. Она сидит ближе всех к экрану. Его запрокинутое лицо совсем близко от ее лица, и она видит его ослепленные солнцем, изумленные глаза...
Из леса до них обоих доносится голос кукушки. Он прислушивается, повернув кудрявую голову на тонкой шее, по-мальчишески выступающей из воротника рубашки, и спрашивает:
- Кукушка, скажи, сколько еще раз я приеду сюда?
Отсчитав всего три раза, вероломная кукушка удаляется куда-то в глубь леса. Но он, конечно, поверит не ей, а тревожным и радостным ударам того сердца, которое сейчас бьется совсем рядом с его сердцем... Много раз, бесчисленное количество раз, ровно столько, сколько ударится в колокол тишины это сердце.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Мое твердое убеждение: классическая музыка дана людям в утешение и в помощь, чтобы уметь справляться с трагедиями. Господь подарил нам Чайковского и Рахманинова, чтобы вразумить.
ВАН КЛИБЕРН
...И не этим ли своим обещанием неслыханного счастья музыка так созвучна всему: и небу, синева которого окрашивает Дон, а ночью сгущается лишь для того, чтобы ярче выглядели на ней звезды; и Дону, в самом спокойствии которого среди изрытых ярами берегов таится что-то тревожное. Внезапно оно и в самом деле разрешается бурей, задувшей из гирл, из Азовского моря. Пригнанные ею оттуда волны идут и идут с низовьев вверх, как и эти звуки, поднимаясь на ту высоту, где сама радость начинает звенеть скорбью.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Счастливым станет навсегда
Кто вдруг нечаянно узнает,
Что беззаветная звезда
Его всю жизнь сопровождает.
С недосягаемых высот,
Его из виду не теряя,
Она ему лишь только шлет
Свой свет, дорогу озаряя.
При свете том он набредет
На луг, никем еще не смятый,
И там судьбу свою найдет
В траве, безмолвием объятой.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН
...Ищу душевного покоя - и не нахожу. И звучит так часто во мне это стихотворение Байрона, которое и Ты наверняка любишь. Вообще мне часто кажется, что мы с Тобой любим одно и то же. Потому что это Ты создал меня, истончил мою душу своей музыкой. А Байрон меня просто с ума сводит:
Есть наслажденье в бездорожной чаще,
Отрада есть на горной крутизне,
Мелодия в прибое волн кипящих
И голоса в пустынной тишине...
По-английски это звучит еще возвышенней. О, я выучила это стихотворение на английском, еще только когда начинала его изучать. Читая его вслух, представляла, что это Ты попросил меня его прочитать и слушаешь внимательно, подперев рукой щеку, как на той фотографии в "Советской культуре", помнишь? И еще я читала Тебе ПИСЬМО ТАТЬЯНЫ - Ты попросил меня прочитать его целиком и по-русски, разумеется. Помню, у меня текли по щекам слезы... Но я не Татьяна, нет, нет. Я бы не смогла поступить так, как поступила она. "Я другому отдана и буду век ему верна". Правда, и Ты - не Онегин. И все равно: как можно противостоять силе любви? И что такое в сравнении с ней долг? Наш слегка придурковатый, но мне почему-то симпатичный, герой романа Чернышевского Рахметов сказал бы, что это "сапоги всмятку". То есть soft boiled eggs. Здорово сказано, правда?
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Нет, не смирюсь, никогда не поддамся течению жизни. Люблю Тебя уже четвертый год. И знаю теперь твердо: смысл жизни в прекрасном, в полном слиянии с ним. Я стала бояться одиночества. Пока рядом родители, могу жить, мечтать... Но с ними вместе я, наверное, не смогу прожить всю жизнь. Придется, как говорят, устроить свою судьбу. Да только я не умею ее устраивать. Связать свою судьбу с кем-то, кроме Тебя?... Разве это возможно? Нет, нет... Когда мучительно на душе, когда весело - все равно все мысли только о Тебе. И деться от этого некуда, и деваться не хочется... Иду словно по кругу. Вернее, по спирали - вверх, вверх, только вверх. И все равно жить интересно. Любить, страдать, метаться, смеяться, плакать - из всего этого выходишь чище, богаче душой, добрей и смелей.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Если бы только знал нью-йоркский корреспондент ТАСС, какую иногда нечаянную радость мог он доставить сюда, в казачий хутор на яру, своей тридцатистрочной заметкой о том, что из глубин своих прерий он прилетел на концерты советского симфонического оркестра в Карнеги-холл и подряд три вечера играл там со своим московским дирижером Чайковского, Рахманинова, Листа и все то, что они играли тогда на конкурсе.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Я такая счастливая! И у меня есть друг, с которым я могу поделиться радостью. Да, да, это ты, мой дорогой дневник. Мне казалось, все мои светлые чувства на исходе, я снова просто существую, как вдруг... Каждый день я пробегала последние страницы газет с надеждой найти хоть что-то о Тебе. И вот - награда! Эта фотография и замечательная заметка. Не так важно то, что в ней написано, а то, что это напоминание о Тебе. И предназначено оно только мне. Это - Твое послание для одной меня.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Так и в Дону иногда случалось с ним: идет по знакомому дну и вдруг там, где всегда было мелко, - обрыв. То ли глубинный ключ открылся и появилась в этом месте яма, коловерть, то ли верховой бурной струей сдвинуло с места и посунуло песчаную гряду. И там, где прежде нога уверенно нащупывала дно, надо плыть.
Но и плыть по-старому оказалось совсем непригодным. Сразу же и подхватил его, понес этот бурный поток - и не то, чтобы выбраться из него, надо суметь не захлебнуться. Даже и предчувствуя, не мог представить он, какие открытия ожидают его в этой совершенно новой для него стране, куда все глубже и глубже уводила его тревога.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Не писала почти неделю. Счастье, счастье...Предчувствие чего-то очень необъятно радостного... И еще: добро хочется делать. Жить не только для себя и не только своими чувствами, как я жила последнее время. Я вижу, ко мне многие привязываются самым искренним образом, хотят моей дружбы, любви. А я... Ни к кому не могу привязаться по-настоящему. Да, да, кроме Тебя!!!
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Ночами блуждающие по Дону в поисках фарватера судовые прожекторы выхватывали из темноты унизанные капельками росы береговые талы, обремененные гроздьями лозы в придонских виноградных садах, изломанные улочки хуторов и станиц.
...Наташа внезапно просыпалась в своем углу на веранде. Вихрь света, сдернувший с нее покрывало сна, уже убежал вперед и блуждал где-то среди верб островного леса. Проплыли мимо огни - и вот уже заглох у станицы Раздорской звук судовой машины. И вновь обступила тишина, нарушаемая лишь гулкими толчками сердца.
Если долго вслушиваться в эту ночную тишину, она начинает звенеть все громче и громче. И вскоре уже все гремит: и Дон, и остров посередине Дона, и восходящая из-за ветвей леса багровая луна, и сама ночь, как огромный, опрокинувшийся над землей звездный колокол, в стенку которого с необъяснимой испуганной радостью ударяет сердце.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Я был гениальным только в течение получаса один раз в жизни на Конкурсе Чайковского в 1958 году. В тот момент я реально ощутил: на меня снизошло Господне благословение. Я играл так, как не играл больше никогда в жизни.
ВАН КЛИБЕРН
Иногда так хочется поговорить с Тобой... Не возражаешь? Ты можешь мне не отвечать. Я сама буду отвечать за Тебя словами, когда-то сказанными Тобой, о которых Ты, может быть, и забыл, но я их помню. Позволь мне эту маленькую вольность и обещаю Тебе никогда не говорить о музыке.
- Мне трудно говорить о том, что я очень люблю. Если это выражение чувств к моей стране, к человеку, к музыке я даже не могу говорить об этом.
- Мне это так понятно. Но о поэзии, по-моему, можно, несмотря ни на что...
- Поэзия - говорящая музыка души... Главное, чтобы литература, искусство помогали человеку жить, совершенствоваться, творить добро, верить в будущее.
- Помнишь, Герних Нейгауз сказал, что погружение в чужое "я" возможно лишь в состоянии любви.
- Если я что-то люблю, если мне что-то нравится, то я это люблю, как говорится, без оглядки. И если это настоящая любовь, то она должна быть вечной, крепкой, глубокой, чистой, простой, готовой на любые жертвы.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Ты удаляешься, уходишь от меня, и нет сил, способных удержать Тебя в моем сердце. Люблю Тебя не меньше - больше люблю, поверь, - но больше не испытываю того пьянящего - полубожественного - восторга, счастья. "Счастливая любовь, та может до конца спокойно догореть, дойти до пресыщенья..." Это, кажется, лорд Байрон сказал, вероятно, испытав все на собственном опыте. Я не хочу пресыщенья. Нет, нет, только не это. Лучше нам всегда быть... Господи, я сама хочу вершить себе приговор. Это... это так не похоже на меня. Хотя я всегда знала, чувствовала, что истинного счастья не может быть во плоти и на Земле. А я хочу только истинного, совершенного, идеального...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ.
...Странное было у меня вчера чувство. Мир, в котором я живу и который дал мне Ты, так чист и возвышен. О да, это настоящее откровение. И оно вдруг поразило меня в самое сердце. Слово "любовь" бедно в сравнении с тем, что я вдруг испытала. Ты - сама музыка, а она очищает всех, кто ей служит.
...Люди, люди, почему, когда я пытаюсь сделать добро, вы отталкиваете меня и добро обращаете во зло?..
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
..Кто-то даже находил его теперь похожим на Сергея Есенина. Даже рост не забыли измерить и оповестили весь мир: 6 футов 4 дюйма. Но тут же и сокрушаются: если бы из него вышел не пианист, то наверняка бы получился центральный нападающий национальной баскетбольной команды.
Америка! Не забыли перетряхнуть и всех его предков: а не объясняется ли его любовь к Чайковскому и Рахманинову тем, что в его жилы закралась капля славянской крови? Нет, оказывается, его предки - выходцы из Шотландии, Ирландии и Англии, и, значит, слава Богу, победа его на конкурсе не красная пропаганда.
Но вот нижняя челюсть у него истинно техасская, и когда он со вниманием смотрит на что-нибудь, то обязательно закусывает губу. И, между прочим, пальцы у него, как пучки спаржи. Америка!
А он только беспомощно, виновато улыбается со всех портретов: "Честное слово, я здесь не при чем. Я и сам не могу понять, как все это могло получиться..." И на последней безжалостной пытке у репортеров на докучливый вопрос, чего бы он теперь больше всего хотел, он отвечает: "Хочу к маме".
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
...Хочу раствориться в красоте Вселенной - в ее далях, высях, зорях, закатах, неведомых ароматах... Как трудно выразить мое желание словами!
...Пускай никогда я не стану Твоей подругой, единственной любовью, но ведь это ради Тебя я стремлюсь к свету по той дороге, которую проложила для меня Твоя музыка, моя любовь. Пускай я блуждаю иногда в потемках, но мне кажется, путь я избрала верный. За какие-то несколько последних дней я так заметно выросла духовно, сломала какие-то рамки, кое в чем одержала над собой победу, хоть и не полную... "Жизнь трагедия. Ура!" - сказал Бетховен. Верно: через борьбу и страдания - к радости. И куда полнее будет радость, если досталась с боем. Но смогу ли я обрести ту самую радость без Тебя? Вряд ли. Да и не хочу. Пускай всю жизнь так, но с моей мечтой. Всегда с мечтой только о ТЕБЕ!
Приснись, приснись же... Чтобы потом весь день, нет, всю жизнь жить воспоминанием об этом сне...
И еще: думала о том, как много романтичного в нашей жизни, но только не всегда мы видим это. Редко в небо смотрим... Не хочу всю жизнь смотреть только под ноги. Не буду!!!
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Люблю романтичную музыку, ибо верю, верю в романтизм жизни... Верю в любовь.... Как жить без любви? Бог создал нас для того, чтобы мы друг друга любили.
ВАН КЛИБЕРН
...Никто и никогда не сможет запретить мне думать о Тебе, любить Тебя... Так сильно, чтобы Ты чувствовал это. Чтобы моя любовь оберегала Тебя от всех невзгод, беспощадной молвы, грусти... Ты знаешь, что я есть на этом свете, но, как и я, боишься все испортить, превратить в житейскую пошлость, грязь, горькие разочарования. А т а м , где мы с Тобой будем свободны от плоти, мы будем вместе. Когда захотим... Да, да, именно так - ненавижу рабство всякого рода. И обязательства с долгами. Мой долг - Тебя любить. а Ты должен быть всегда свободным.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Требовалось время, чтобы хоть как-то привыкнуть к этому чувству вторжения в неизведанный мир и немного освоиться в нем. Воздух, хлынувший в легкие с этих исписанных черной тушью, лиловыми чернилами и обычным карандашом страниц, был так плотен и так обжигающе густ, что можно и захлебнуться, если не научиться дышать им. Опьяняющий и тревожный, поднимающий со дна души непонятно что. Сродни той буре, подхваченное которой неслось его сердце, когда он включал рычажок проигрывателя.
Все было то же: те же слова, что и всегда произносились у них в доме, в семье, та же самая Наташа - и все же совсем иная. Все другое. Все.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Земля усыпана белыми лепестками. Второй концерт Шопена... Все хрупко, недолговечно, даже мимолетно в этом мире. Как и любое истинное счастье.
Этот концерт Шопен написал одним чувством - любовью. И в нем - все ее оттенки. Констанция, какая же ты счастливая! Пан Фредерик боялся прикоснуться к тебе, заговорить с тобой. А ты была такой гордячкой... Неужели ты не любила его? Как ты могла?.. Тебе хотелось любви земной, а он, он предлагал тебе путешествие на Небо, полет к Звездам.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Оказывается, кроме того утра, которое всегда следует за ночью, у каждого человека хотя бы единственный раз в жизни должно наступить свое утро, когда он впервые и начинает чувствовать себя человеком. Но для этого надо, чтобы над самой головой грянуло это "бум-м". И тогда сразу может измениться вся жизнь.
Да, ему нечего было стыдиться ни в своей прошедшей, ни в настоящей жизни, но это только теперь он увидел и свою жизнь, и людей с той остротой освещения, как если бы все время шел по сумеречному лесу и внезапно вышел на открытое место. Как будто сама кожа стала тоньше, и то, мимо чего прежде проходил, задерживало теперь взор, изумляло и охватывало какой-то незнакомой прежде радостью и ранило глубже.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
И ему захотелось, чтобы вместе с ним читал эти строчки Скворцов, который обычно говорил: "Да и любви-то у них, если разобраться, нет. Один сэкс". Он так и произносил это слово - "сэкс", не забывая заправить в рот кончик уса.
Но самое главное, что он никогда не оставался в одиночестве. В застольном кругу друзей у него находились союзники. И это в то время, когда рядом с ними вот так же жили, любя, страдая и надеясь, их дочери, сыновья, которых они совершенно не знали, самоуверенно, как еще недавно и Луговой, думая, что они все о них знают.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
Милый мой, родной, светлый! Как нужен Ты мне!.. Именно сейчас, сию минуту... Прикоснуться только к твоей руке, прижаться к ней щекой - потом... да, потом хоть сгинуть, умереть. Хочу любить, вяну, чахну без любви, но кроме Тебя никто мне не нужен. Как мне сегодня было больно, сладко, мучительно, горько... И как счастлива я своей болью... Рядом другой, он любит меня, боготворит, а у меня такая жгучая тоска по Тебе, жизнь моя".
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Наряды, тряпки, стекляшки... Разве в них есть какой-то смысл? Пить вино, целоваться, играть в любовь... Неужели и мне не избежать этого? Но все равно я счастлива тем, что испытала настоящее чувство. Теперь смогу отличить любовь от обмана. Неужели у меня когда-нибудь будет муж, семья?.. А как же моя мечта? Что с ней станется? Не может ведь она просто взять и раствориться в воздухе?.. И другого я вряд ли смогу целовать. Лучше уйти от людей, ходить по полям, лугам, лесам... Хлеб, ключевая вода, дары природы. И звезды над головой - яркие, крупные, такие далекие и близкие... А Ты смотришь на них когда-нибудь в своих техасских прериях? Кто придумал эту проклятую холодную войну, вражду, границы, недоверие между людьми?.. Я рвусь в Москву, но разве там Ты будешь ближе ко мне? Может, Ты останешься здесь вместе с моими мечтами и своей музыкой?..
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Жизнь никогда не была совершенной... Она не совершенна и, видимо, никогда не будет совершенной. Никогда не будет такого времени, чтобы человек ощутил полную удовлетворенность всем, что у него есть. Но чем больше человек с жизнью сталкивается, тем крепче он любит ее, тем сильнее у него желание пережить то счастье, которое он однажды испытал. И путь к этому счастью открывает ему музыка. Большая музыка враг цинизма. Она учит любить жизнь, ею дорожить.
ВАН КЛИБЕРН
...И все-таки, любимый, не в Твоей ли музыке мне всегда слышится вера в существование истинного счастья здесь, на Земле... Надо только суметь достичь его, думая ежеминутно об идеале, стремясь к нему, одолевая трудности и одерживая победы над собой. Сложно это, но достижимо, правда же? И еще я слышу в Твоей музыке много скорби... Почему это? О чем скорбит Твоя душа? Ты тоже тоскуешь по идеалу? Чайковский всю жизнь тосковал по идеалу и потому, наверное, писал такую божественную музыку...
Тебя Господь послал на Землю, чтобы Ты донес эту музыку до людей. До меня прежде всего...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Но самой сильной привязанностью из всех привязанностей Наташи оставался Дон. На Дон она согласна была идти в любое время дня и ночи. Может быть, потому, что и начинался ее день с того, что синева Дона, клубясь, вползала к ней в комнату, размыкая веки, и заканчивался под неумолчный шорох воды, созвучный ее снам с детства. И уже если помахал ей Дон из-за острова своим рукавом, ничто не могло ее удержать: ни мать с отцом, ни самая интересная книжка, ни даже внезапно хлынувший ливень или ураганный ветер, налетевший из-за горы. Никакая сила не удерживала. Вплоть до той поры, пока не появилась у нее эта новая привязанность - музыка.
И все чаще сам дом начинал казаться Луговому большим музыкальным ящиком, в котором звучит каждая доска, каждый желоб. А мимо все так же плывет Дон, набегают на берег волны. Если поднимается ветер, они ропщут под самыми окнами. И опять иногда вдруг почудится, что одна из них, самая большая, снимает дом с яра, и он тоже плывет, покачиваясь, к морю, до отказа начиненный своим неслыханным грузом - музыкой...
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
...Я снова люблю Тебя! Все больше и больше влюбляюсь. И снова для меня, только для меня одной буйствует мир цветов, ароматов и всего самого прекрасного. Никому не понять, какой восторг я испытываю, исписывая эти страницы. А когда мне бывает невмоготу, я хочу превратиться в безобразную беззубую старуху и жить только заботой о своих внуках, лелеять свои болячки. Не слышать музыки... Боже, но разве возможно не слышаьть музыки?!. Вспоминаю неволько слова из романса Рахманинова:
Хоть бы старость пришла поскорей
Хоть бы иней в кудрях заблестел,
Чтоб не пел для меня соловей,
Чтобы лес для меня не шумел...
Значит, и вы, Сергей Васильевич, испытали эту невыносимую муку в юности. Слова не ваши, но вы ведь недаром выбрали их для своего романса. "Как мне больно" - так он, кажется, называется? И мне тоже очень, очень больно! И сладко одновременно. И тоже жаль чего-то мучительно в этой тиши...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Но я все равно буду смеяться... Разве можно полюбить угрюмого человека? Буду, буду, даже если рыдает душа. Моих слез никто не увидит - я не имею на них права. Потому что я - самая-самая счастливая на свете. Потому что нас уже никто никогда не разлучит. Здесь могут... Но жизнь здесь - это короткий миг в сравнении с тем, другим миром, который нас ожидает. Я найду Тебя там. Мы вместе будем смеяться. Потому что и Ты, и я... да, мы много здесь перестрадали. Как это - там?.. Никто не посмеет помешать, да? И Ты раздвинешь всех своими сильнымим руками, всю эту толпу, эту глупую клаку бездельников... Там мы будем только вдвоем, правда?
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
. ..Мне попалось четверостишье из Шелли на английском. Я его перевела, но, вероятно, немного коряво:
Любовь сладка любая -
И безответная, и та, которой отвечают.
Она, как мир, сотворена
Не помню, сколько лет назад,
Но зов ее звучит для нас призывно и сейчас.
Шелли использовал белый стих, и я знаю - почему: любовь нельзя втиснуть в рамки рифмы. Романтики это прекрасно понимали...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
И, несомненно, таинственной властью обладали эти колокола вызывать к жизни те, другие, что обычно звучат в душе у человека лишь в дни его самой ранней юности и потом, постепенно замерев и угаснув, ничем не напоминают о себе, лишь изредка в застольном кругу друзей издавая дребезжащее подобие былых звуков. Позелененные временем и покрытые паутиной забвения, они молчат в колокольне души, как будто стыдясь своего прошлого, чересчур пылкого, звона. Но, оказывается, если и следует стыдиться чего-нибудь в жизни, так это паутины на колоколах своей души, перепутавшей их и лишившей отзывчивости на беду и на радость. В этой еще во многом непонятной и все-таки чем-то знакомой Луговому стране, куда с тревожной радостью вступал он, нельзя было стыдиться ни слез сострадания, ни приливов нежности, ни угрызений совести, ни восторгов любви. Ничего, кроме равнодушия, умертвляющего этот юный отзывчивый звон.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
...Я вышла в лунный сад - меня позвала тема Любви из Си минорной сонаты Листа. Она давно зовет меня куда-то... В высь ли, в бездну - не знаю. Но так сладко было за ней идти. Казалось, на край земли уйду за своим счастьем, за Тобой... Туда, где земля касается неба и звезды можно потрогать руками. Ты - звезда, самая недоступная для меня. Но зачем жить, если не стремиться к звездам?.. Кто ответит мне на этот вопрос? Люди, вы счастливы у своих теплых или остывших семейных очагов? А я счастлива, счастлива, хоть и нету у меня никакого очага. Зато есть у меня ТЫ!!!
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Мы теперь вместе навсегда! Сама судьба связала нас крепко-крепко. Никто не развяжет, никто не разлучит. Я была с Тобой в своих снах... Я была с Тобой в Твоей музыке... Была и есть. И буду. Знаешь, я не из тех, кто смиряется, ищет теплых уютных местечек. Мне не нужен покой, такой, что мертвит сердце, опустошает душу, делает из человека марионетку семейного счастья. Вот уж нет. А потому живу в чужом мире чужих людей и чувствую себя собой только наедине с Музыкой, Природой, Божьими тварями. Услышь меня, где бы Ты ни был. Хоть на миг вспомни обо мне...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Я... Такая робкая, такая деревенская - куда мне до столичных девушек? Боюсь быть навязчивой, боюсь иной раз произнести Твое имя вслух... И слушать Твои записи не хочу в присутствии других. Потому что... да, потому что я не стану хвалиться тем, что Ты глубоко в моем сердце. Об этом никто не должен знать. Ведь любовь - это величайшая тайна в мире и еще - самое-самое драгоценное сокровище. Я такая богатая... Самая богатая на свете.
Почему-то мне кажется, я даже уверена в этом, что Ты все знаешь про меня. Потому что каждый мой шаг, даже вздох принадлежат только ТЕБЕ.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ.
...А ее взгляд на людей, столь же прямой, сколь и снисходительный, лишенный каких бы то ни было уловок и незамутненный никакими побочными соображениями, кроме естественного отношения к фактам жизни. У нее не было безнадежно плохих и никчемных людей. И все больше убеждался он, что и к нему возвращается этот открытый и доверчивый взгляд, который всегда был присущ ему в молодости. Все громче звонил тот колокол, от которого лопается скорлупа так называемого житейского опыта.
И вновь его охватывало двойственное чувство радости и вины, что до этого он не знал ее. Запоздалое узнавание все глубже уводило его в ее страну. Она еще чревата была землетрясениями. Там продолжали бушевать вулканы.
АНАТОЛИЙ КАЛИНИН "ГРЕМИТЕ, КОЛОКОЛА!"
- И снова хочется с Тобой поговорить... ведь только Ты меня поймешь, скажешь что-то такое, о чем я буду думать потом долго, буду пытаться постичь самый сокровенный смысл Твоих слов, - я-то знаю, Ты их просто так не говоришь и Ты постоянен в своих мнениях, убеждениях. А ведь люди их так часто меняют, увы... Итак, знаешь, я влюбилась в музыку Вагнера. Да, влюбилась. Я знала кое-что из Вагнера с детства - очень мало, а теперь купила пластинки "Кольца" - весь цикл из 4-х опер - и на меня навалилось такое... Тоска, просветление, снова тоска и боль. Ты ведь любишь Вагнера, правда?
- Я обожаю оперную музыку. Вагнер заставляет меня плакать...
- Я так и знала. Он манит сначала своей мечтой о прекрасной и светлой любви, а потом оказывается, что даже у богов не может быть подобного счастья. Зло, зависть, ненависть непременно во все вмешаются. Как это больно... Моя душа тоже скорбит, когда я слушаю Вагнера.
- Вся прекрасная музыка о несбыточном счастье.
- Еще скажи, что оно прекрасно, это счастье, потому что несбыточно.
- Скажу. Мечта не может сбыться, идеалы должны оставаться идеалами. Иначе не к чему будет стремиться.
- Зачем тогда нас создал Господь? Неужели для того, чтобы страдать? Но, знаешь, моя мечта сбылась бы, если бы я смогла хотя бы ощутить на своем плече твою руку, прикоснуться к тебе, посидеть рядом несколько минут. Но только чтобы никого, кроме нас, не было. Я ужасно ревную Тебя к этой толпе нахальных поклонников. С каким удовольствием я бы их прогнала, чтобы Ты мог больше отдыхать...
- Моя судьба быть все время среди людей. Но когда-нибудь я все брошу.
- Но музыку ты не бросишь никогда.
- Нет...
- Когда Ты играешь Ларгетто из фа-минорного концерта Шопена, Ты... прости, но мне кажется, Ты видишь меня. И еще мне кажется, что Шопен написал его, предчувствуя мое появление на Земле. Гению дано многое предчувствовать.
- Ты... неповторимая.
- Я - твое творение.
- Я искал тебя в толпе... Мне казалось, в этот раз в России со мной случится нечто необыкновенное.
- А Тебе разве не знакомо чувство несбыточной любви? Это... так сладко и горько одновременно.
- Но ты рядом. Всегда будешь рядом. Без тебя мир станет холодным и пустым...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Я не Сольвейг, превратившая своего возлюбленного Пер Гюнта в идола для поклонения. И даже не Татьяна Ларина, полюбившая Онегина таким, какой он есть... Так ли это? Или же она в конце концов прозрела? Ведь она не бросилась к нему в объятья, хоть ее молодая плоть толкала ее на этот поступок. Я полюбила Тебя бесконечно прекрасным... Ты меня никогда не разочаруешь. Разочарование - хуже смерти, правда же? О, я такая счастливая - мне оно не грозит.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Для чего нам дана молодость? Луна, звезды, весна?.. А дикая, запретная любовь - она ведь в тысячу раз слаще, ароматней. Узаконенная, супружеская - какая скука! Разве существовал бы мир, будь в нем только скука, чистота, упорядоченность?.. Мефисто... Он так явно звучит в Си минорной сонате Листа, этого великого грешника и святого. ТЫ чувствуешь это, любимый, правда? Наслажденья в росистой траве при свете луны и звезд, страсть, освященная землей, ветром, шелестом листвы, ароматами цветов. Любовь - это вера. Любовь грешна, чиста и нежна, страстна и полна искушений, самообмана. Ханжи сказали бы, что я мыслю так, поскольку я земной червь и не могу подняться выше своей оболочки.
Но Ты бы наверняка понял меня, правда?.. Ты свободен, свободен от условностей...
Боже, кого благодарить за то, что с детства душу пронзила мне Музыка, принесла с собой веру в прекрасное, любовь, презрение к внешнему блеску и благополучию? Только Тебя, родной. Ты отвратил мои глаза от мишуры, фальши, Ты вложил в мое сердце крупицу своего тепла, обожания всего прекрасного, чистого, светлого...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ.
... Боюсь проявлений чувств, признаний даже себе самой. Вся в струну натянута. Только потому, что струна эта натянута между нашими курганами и степями, над Доном, под звездным небом - только потому она еще поет не жалобами и слезами, не упреками и заклинанями, а любовью, тоской, надеждой...
Не спать ночь из-за Тебя - счастье. Боль от Тебя - еще большее счастье. Словами это трудно передать. У меня все новое и новое каждый час, каждую минуту, новое чувство, ощущение в душе, сердце. Никому не понять этого таинственного света свободы, которым окружен для меня ТЫ...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Завтра опять: книги, деревья в инее, до боли знакомый восторг сладкой муки, тоски о том, что есть звезды, есть Дон и пристально желтая луна над ним, снег падает крупными хлопьями, дым из трубы медленно и как бы неохотно растворяется в воздухе, кружатся над головой птицы... Вот уже закат пылает морозно ярким заревом, а Тебя нет, нет, нет... Есть "холодная война", есть границы, есть президент Джонсон и премьер Косыгин, есть пылающий от напалма Вьетнам и радиостанция "Голос Америки", есть я - а Тебя нет, нет здесь, со мной. А там, в другом полушарии есть ТЫ, но нет меня. Некому защитить Тебя от злобы, зависти, заслонить душой, телом, вытереть Твою слезу, поправить галстук, накормить Тебя, перецеловать перед концертом все Твои пальцы, подышать на них. Сказать вздохом из самой глубины сердца: "В Тебе жизнь, для Тебя Жизнь, любимый..." Мы оба одиноки - ты у рояля, в кругу так называемых друзей, которые, увы, уходят в небытие как и земная слава и прочие почести. Я одинока тоже - ночью в саду под звездами и слезливо скупым светом тоненького месяца, а на рассвете меня бьют по щекам мокрые гроздья сирени... Грустно, но разве может быть иначе? Веселье мертвит душу, опустошает сердце. Нам с Тобой это не грозит...
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Влюбилась в легенду о Торквато Тассо. Вернее, в мистику любви, ее окутывающую. Байрон это понял, приблизил к нам средневековье. У Гете все по-другому, более приземленно... Она была принцессой, Тассо - религиозным поэтом. Нет, я еще не успела достать его книжку, но обязательно найду... "Да, я безумцем был, что смел свои мечты Поднять до тех высот, где обитаешь ты". Это слова Байрона. Лист написал симфоническую поэму ЖАЛОБА ТАССО. Но почему жалоба? Ведь он написал, вернее, Байрон за него: "В той дивной строгости для сердца что-то было, Что прелесть нежности земной превосходило..." Как здорово. Земная прелесть - это проходит, увядает. Как те же цветы, как бы ни были они прекрасны поначалу. А то, что для сердца - вечно.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
...Ты спросишь, ты захочешь знать, как в середине нашего ХХ века могла родиться такая, как я. Но я родилась не тогда... Я родилась шесть лет назад. Твоя музыка и моя Родина - вот из чего выросла я такая, какая есть сейчас, какую ты видел на концертах с белыми цветами, с какой говорил в Новосибирске на своем родном языке. Милый техасец! Каким бы ни было время, в котором мы живем, какие бы преграды ни воздвигало оно - нас судьба уже соединила навек. Ты и Первый концерт Чайковского, и тут же я и мой Дон, моя чудесная страна любви, мечты, озарений. Безумием было влюбиться в тебя, но еще большее безумие отказаться от тебя ради мирной спокойной жизни.
... Ставни скрипят в ночи - словно кто-то утешает меня на своем вечном языке терпения и надежды. А тишина звенит, летит куда-то ввысь, все больше отдаляя меня от реальности. Существует наверняка другой мир... Там, мне кажется, ты найдешь меня, ты захочешь быть со мной. Потому что там плоть уже над нами не властна. Черт бы побрал ее. эту мерзкую плоть - уж больно большую власть взяла она над нами.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
Мой Дон, мой остров, мои горы, покрытые ковылем по весне... И всегда звучит здесь эта музыка, которая возносит к звездам и одновременно сводит с ума... Думаю, ею пропиталось все вокруг. Как и моей сумасшедшей любовью.
Из дневника НАТАШИ ЛУГОВОЙ
ПРИКОСНИСЬ
...Слушаю Вагнера - и не могу оторваться... А Ты любишь Вагнера? Уверена, что любишь. Да, да, да. Но почему у него любовь и предательство идут все время рядом? А в музыке - жажда всепоглощающей любви. Этот лейтмотив, предвкушающий любовь Брунгильды и Зигфрида, который звучит еще в ВАЛЬКИРИИ... Он может свести с ума. Неужели и я Тебе когда-то изменю? Страшно думать о будущем. Уверена: моя душа всегда будет принадлежать только тебе. Плоть - трава, сказано в Библии. Но... Хочу, чтобы моя плоть и моя душа принадлежали только Тебе.
ИЗ ДНЕВНИКА НАТАШИ ЛУГОВОЙ
