...Дон присутствует всегда и везде: им пахнет, он виден почти во все окна дома, упоминается в разговорах чуть ли не каждую минуту - на Дону волны, Дон в этом году разливался, вода ушла, рыбы в Дону поубавилось и так далее. Живя в Ростове, я редко вспоминаю о том, что где-то рядом могучая река, идут корабли или как мы с Н. называем их "корытами". Вспоминаю, когда сажусь в "ракету", чтоб ехать в Пухлеград, вижу эту красоту вокруг, к которой привыкнуть невозможно. Адмирал сказал как-то, что донская природа побудила его взяться за перо. Он ее уж так расписал в своих произведениях... Даже в очерках и газетных статьях умудряется вставить красивый кусочек о природе. Не просто красивый - такое ощущение создается, что видишь все то, что он описывает. Благодаря А. и моя рука тянется то и дело к перу. Заразное это дело - творчество...
Позвонила Н. Прерывалась связь несколько раз, и слышимость ужасная. Я первая взяла трубку. У Н. грустный голос, хоть она и сказала, что все хорошо. Даже не грустный, а... чужой и словно она сидит где-то в пустоте. Но это уже мои фантазии, наверное. Я ей слегка завидую - Москва есть Москва. Шурочка поговорила с ней коротко. Думаю, чтобы не расплакаться. Адмирал, положив трубку, долго смотрел в окно, в которое нахально рвется холодный восточный ветер. Шурочка ушла куда-то, а А. сказал, что Н. в Москве жалкая и растерянная. Что нет у нее подруг... Ходит везде одна. Одна ездит в Клин, к Чайковскому... Добавил, помолчав, что она несчастна, и мать по этому поводу очень переживает. "Но я завидую ее так называемому несчастью. Она в полете, от которого у кого угодно захватит дух. Примеров это понял. - Он долго молчал. - Помочь ей трудно, невозможно почти. И разубеждать ее нельзя. Она сильная и в ней скрыт творческий талант. Когда-то он проснется - и это станет ее утешением..."
...Записала этот перл сразу, хорошо оказался листок под рукой и ручка. Ура! Итак, Адмирал, наговаривая интервью какому-то московскому писаке, который наверняка все переставит и переврет, сказал чудесную фразу: "Интриг вокруг нас рассеяно сколько угодно, но в том-то и дело, что только гению дано бывает в самый необходимый для времени момент выхватить из окружающегго мусора эту единственно необходимую, которая в наибольшей степени характеризует время, и превратить осколок разбитой бутылки в бриллиант, раздвигающий мрак ночи". Это он о Шолохове говорил. А сам-то разве не то же самое умеет делать?.. Писака завел какую-то нудьгу про соцреализм, но А. отмахнулся от него как от назойливой мухи. Спросил вдруг, читал ли он "По ком звонит колокол" Хэмингуэя и сказал, что там правда жизни выплеснута на страницы без прикрас. Писака просил назвать советских авторов, которые ему нравятся, Адмирал сказал, что перечитал недавно "Степь" Чехова и в связи с этим задумался над тем, как мы подчас издеваемся над природой. Интересно, что напишет этот московский пижон...
Г
Адмирал поднялся наверх, в библиотеку, за какой-то книгой, как вдруг мы с Шурочкой услышали грохот... Упало что-то тяжелое. Она тут же ринулась наверх, я за ней. Адмирал лежал на полу, рядом валялся томик Пушкина... Я кинулась звонить Сане-Ване (фельдшеру), но связь не работала. Схватила чей-то жакет и побежала... Медпункт на другом хуторе, километра полтора по сплошному катку - всю ночь шел дождь со льдом. Мы с ним обернулись за двадцать с небольшим минут. Адмирал лежал на полу в той же позе, но уже был укрыт одеялом и в сознании - Шурочка уколола ему камфору и дала нитроглицерин. Уложили на кровать. Саня-Ваня настаивает на больнице, А. категорически против. Это у него, оказывается, не в первый раз. Больницы он не любит, скорее даже ненавидит. собрался писать завещание... Шурочка говорит, это тоже не в первый раз. Просил ничего не говорить Н. На следующий день приехали врачи из Ростова и тоже стали уговаривать лечь в больницу. Получили отказ. Адмирал сам себе разрешил вставать и даже вышел во двор. Мне нужно ехать, но я останусь еще на два денька, чтобы не бросать их одних. "Не помню, как это случилось, - сказал мне А., когда я сопровождала его, по просьбе Шурочки, на прогулке по берегу Дона. - Потянуло почитать "Цыган" Пушкина, а там увлекся "Мазепой". Хотел сесть в кресло, как вдруг все поплыло... Больше ничего не помню. Болит затылок - ударился, наверное. Говорят, спазм. У Будулая, думаю, тоже был спазм, когда он пришел к Лущилихе перед уходом из хутора". Сказал он это так, будто Будулай - его родственник или друг, вообще живой человек. "Думаю о любви, - продолжал А. - Вспоминаю Байрона, Пушкина... Их жизнь, их стихотворения, поэмы. Лермонтова вспоминаю. Вся поэзия - призыв большой светлой любви. Крик, боль, мечта... Как не откликнуться на этот зов юному сердцу? А музыка? Она еще громче призывает любить, быть любимой. Н. откликнулась на этот призыв всей своей душой. Такое не со всеми случается. Редко случается..." Думаю над словами А. Почему я не откликаюсь? Сразу вижу, что из себя представляет тот либо иной индивид и чего хочет от меня. Видит, что у нас хорошая квартира, дача, машина, родители зарабаывают неплохо. Не верю я никому из этих молодых донжуанов. Ну да, тянет к ним подчас, увы... Особенно когда подвыпьешь. Н. настоящая усадебная барышня. Что с ней будет дальше?..
...Попросил помочь разобрать письма по депутатским делам. Это целый мешок, хотя А. почти каждый день читает, отвечает, пишет запросы в соответствующие инстанции. Почтальонка Тася и ее мальчишки-подростки, которые гоняют по хутору на велосипедах, помогая матери разносить почту, вчера притащили 37 писем!!! Обалдеть. Читаю и вижу - со всей страны пишут, а не только из его округа. "Вы наша совесть, наш Будулай. Если Вы мне не поможете, то кому тогда писать?" - вот такие перлы выдают некоторые. Адмирал считает, что людей обижают в основном чиновники. Своим равнодушием, нежеланием вникать глубоко в проблему человека, от них зависящего. "Чиновники подрывают веру человека в советскую власть, - говорит А. - После общения с некоторыми из них руки у людей опускаются. А ведь проще постараться решить проблему, чем отказать и тем самым озлобить человека, даже настроить против власти." Шурочка печатает на машинке послания А. в министерства, ведомства и так далее, которые он ей диктует. Иногда по нескольку часов в день. Это вместо того, чтобы писать про Будулая и Клавдию Пухлякову... Уже почти жарко. Если бы Н. была здесь, наверняка искупались бы в Дону, хотя по нему еще плывут льдины, которые здесь называют "крыги". Н. звонит почти каждый день. И письма пишет. Адмирал их куда-то прячет. Да, кстати, беседовала недавно с дядей Володей Сулиным - он послужил в некоторой степени прообразом Андрея Сошникова из "Сурового поля". Он обожает Калинина и говорит, что если бы все люди были такими открытыми и чистыми душой, не было бы 37-го года, грязных анонимок, доносов на ближних. "Советскую власть придумали идеалисты вроде Калинина, - сказал Сулин. - Я не против этой власти, но в человеке много темного, даже дремучего. И большая жадность к личной наживе. Проснется все это обязательно. Я не силен в толковании Библии, но Иисуса распяли по науськиванию богатых. Толпа дура. Всегда была. - Дядя В. было в подпитии, а потому язык развязал. А чего ему бояться, спрашивается? - Казаки тут раньше хорошо жили, правильно. Работали много, но и отдыхать умели. Нынешняя власть обидела казаков. Они ей это не забудут, хоть Калинин и говорит, что всех война помирила. Самые отпетые враги в тылу сидели, на горе других наживались..."
Меня его слова заставили задуматься. А. любит Сулина, жалеет, что он спивается. "Он столько пережил - я бы тоже на его месте спился", - сказал как-то А.
Ну как тут не взяться за перо? Господи, если бы не цензура, написала бы роман или хотя бы рассказ. Советская литература в основном какая-то причесанная и однобокая. Поделилась этой мыслью с А. Промолчал. Сказал уже вечером: "Мы, писатели, тоже в этом виноваты - многие гонятся за премиями, дорожат похвалами критиков. Не надо быть временщиками".
...Весь вечер читал Блока. И как... На память, с таким выражением лица и всего остального, словно это он сам "послал тебе розу в бокале голубого, как небо, Аи..." Теперь Блок дошел, наконец, до меня. А ведь я считала его чуть ли не нытиком. Сказал вдруг: "Самым близким из поэтов был для меня в юности Блок". Вот тебе и "деревенщик", как назвал Калинина кто-то из критиков. Побольше бы таких образованных, нет, утонченных "деревенщиков" было среди советских писателей. А как красив, когда стихи читает! Я уж и не чаяла в наше время встретить т а к о е ! Все эти поэты вокруг Политехнического музея, зацикленные на собственной персоне, кажутся моськами. "Товарищ Революция, беру тебя в свидетели, Загадкою божественной внезапно осенен..." - сказал кто-то из этих "звездных" мальчиков. Кто?.. Вот же прилипло, как банный лист. Лучше бы из Блока что-нибудь. Захотелось в прошлый век. Н. всегда говорит, что поздно родилась. Напоследок А. выдал "Но этих ваших рук и плеч почти пугающая чуткость..." Это то, что я запомнила. Побежала в библиотеку найти. Это стихи, посвященные Карменсите, то есть актрисе, в которую Блок был влюблен. Господи, как многого я еще не знаю. А ведь Калинин знал это с детства, и это повлияло на него, его судьбу. Деревенщик... Если он деревенщик, то вы - жалкие графоманы и лизоблюды с гибким позвоночником. Рептилии, как выражается моя мать.
Местный казак сказал в разговоре со мной, что Калинина в хутор сам Бог послал. Я спросила, почему он так считает. Дед Вася посмотрел на меня с явным превосходством, кашлянул в кулак и только потом сказал: "Если б не он, у моей сестры так бы и отрезали эти лишние сотки. А он в московскую газетку написал. Дескать, обижают казаков, новое расказачивание началось. Марею (?) обругал секретарь сельсовета, что писателю нажаловалась, зато сотки вернул. А там у нее жердела сладкокамушная, вишня и два кустика крыжовника. Кому понадобились эти лишние сотки? Вон сколько земли кругом гуляет..."
Рассказала А. об этом разговоре. Он вышел и вернулся минут через пять с листком в руке. Зачитал вслух. Анонимка. На имя первого секретаря обкома. "Довожу до вашего сведения, что писатель Калинин принимает у себя дома бывшего полицая..." В общем, еще та мерзость с душком из тридцать седьмого. Я знаю этого бывшего полицая. Никто его не оправдывает, он отступал с немцами, а потом через всю Европу вернулся на Дон и пришел в органы с признанием. Кстати, спас еврейскую семью, которая осела в Пухлеграде. Они написали письмо в его защиту. Я знаю эту историю, но наша газетная цензура на стреме. Сказали, пока не время. Вот так-то...
Вечером засиделись под кудряшом возле порога. Весной не просто пахнет - она повсюду. Уже соловьи осваивают свою любовную тональность - это так Адмирал выразился. Пришла Варька, подружка Н. по дальним степным прогулкам. К слову, дочка этого самого полицая. Притащила большой букет голубых подснежников. Пахнут небом и Раем - это тоже слова Адмирала. Варька шмыгнула куда-то и вернулась через несколько минут с грачонком. "Мальчишки подбили из рогатки, - сказала она, - а я им по шее надавала. У вас сохранилась клетка, что мы с Н. сделали?" Шурочка принесла клетку. Грачонок голодный, все подряд глотает. И орет громко. Отнесли клетку на веранду, где обычно спит Н. Варька скучает без нее... Господи, что общего у них? Разница в 10 лет, и Варька сроду не слышала о Петрарке и Листе. Немного ревную... Или много?.. Хочется, чтобы Н. больше принадлежала мне. Это невозможно - она никому не принадлежит. Даже своему долговязому техасцу, черти бы его забрали. Он живет совсем в другом мире. Тот мир несовместим с нашим, советским... Но любовь творит чудеса... Так поэты думают. И Адмирал. А я вдруг представила его под кудряшом... Соловьи... Дон под боком... Небо в звездах... Нет, я чего-то не понимаю, наверное. Адмирал говорит, что здесь по-особенному звучит музыка. Он Рахманинова последнее время слушает. Ночами. Господи, куда я попала?..
Еще не встречала никого, кто бы вел себя и на людях, и наедине с собой, и с близкими столь же естественно, как всегда. Не сказать одинаково - нет, разница есть, но Адмирал открыт, не позирует, не пытается показаться лучше, чем он есть. Да, приоденется, если ждет заранее - побреется, может даже помыть голову. Любит за столом угощать и чтобы гости непременно хорошо поели. Даже нас с Н. часто уговаривает что-то съесть. Вижу, как по-доброму обычно смотрит на людей, как доверяет им, подчас зря. Попадаются такие, кто пользуется его доверием, врут, льстят. Лесть он сразу распознает и суровеет лицом. Принимает всех. И даже кое-кого из незнакомых оставляет ночевать. Моя матушка просто в ужасе, когда я ей это рассказала. Бандюков кругом полно. Правда, в этом доме брать нечего, кроме книг, но ведь многие считают их богатыми. Придурки. В нашей богадельне поговаривают, будто я снюхалась с А., то есть довожусь ему любовницей. Я сначала в драку лезла, а теперь мне плевать. По себе судят. Даже если бы я захотела (?) А. сроду бы не изменил Шурочке. Цельная натура, чист душой и телом. Большинству подобное невозможно понять. Евгений Семенович Матвеев сказал: "Он особенный и обычными мерками его не измеришь. Таких Господь посылает на землю крайне редко - они ему самому нужны".
...Адмирал с Шурочкой отбыли в Москву по делам и подолечиться. (Последнее мне кажется утопической мечтой Шурочки). Мы с Н. остались вдвоем... Красотища. Иногда приходит тетка Оля, жена этого самого полицая, молча убирает в доме, борща нам сварит и так далее. Интересная тетка - наполовину латышка, очень трудолюбивая и справедливая к людям. Им другой раз припоминают войну, но все меньше и меньше. Сказалось отношение Адмирала. Тут есть самые настоящие полицаи, которые притаились в надежде, что их время придет. Один, рассказывают, перерубил канат парома, когда отступали наши, и немцы разбомбили его, всех красноармейцев убили. Но фактов якобы нет, хотя есть очевидцы. Другой сбрасывал в ствол шахты партизан. Эти типы заискивают перед Адмиралом. Вообще война здесь, в Пухлеграде, кажется такой близкой и страшной. В Ростове про нее давно забыли.
Итак, мы с Н. сидим на веранде, выходящей на Дон и обедаем жареной рыбой, которую я наловила - Н. последнее время рабылкой не увлекается. Тетка Оля нажарила целую сковородку рыбы и еще жареной картошки. Притащила помидоров... Не жизнь, а райское блаженство. Приехали какие-то родственники, Н. вышла к ним в грязном платье и в косынке и сказала, что хозяев нет, а она - домработница. Потеха. Они отбыли, разумеется. Для Н. родственные связи нимчего не значат, только родство душ имеет значение. Адмирал в этом плане более терпелив и многих сажает на шею. Н. сказала: "Так, как сейчас, больше никогда не будет. Я этим дорожу. Дорожу каждым мгновением своей жизни под этим небом, где я... почувствовала себя языческой принцессой, сознательно принявшей христианство."
Адмирал звонит каждый день. Н. чувствует, когда он позвонит, хотя они никогда не договариваются заранее. Сидит и ждет, глядя на телефонный аппарат. Словно гипнотизирует его. Рассказывает А. все, что случилось за день, что мы с ней делали, как чувствует себя Ромка, кошки, грач Карлуша, которому А. посвятил чудесные стихи.
Идем на Дон... Принесло течением корягу, и она застряла в песке прямо напротив дома. Как корабль, севший на мель. Если б эта жизнь не кончалась... Это - жизнь. Все остальное - банальное существование в чуждом безвременном пространстве.
...Если прочитает кто-то мои записи... Ну и что? Разве я не имею права на собственное мнение? Я теперь знаю эту семью так, как никто не знает. Знаю ли?.. Ну да, их повадки, привычки, некоторые высказывания... Что еще? В сущности, ничего больше. Н. напоминает шкатулку, от которой сама потеряла либо умышленно забросила подальше ключик. Шурочка из них, пожалуй, самый ясный человек, но и она не так проста, как может показаться поначалу. Читает много. Очень. Помнит, что прочитала. Навсегда запоминает. В отличие от меня, профессионального филолога-журналиста. Зачем ей это? Солить на зиму огурцы и помидоры можно и без романов Ремарка и Толстого. Засыпает за полночь, непременно с книгой в руках, встает раньше всех. Мы с Н. приходим с Дона, а на столе уже всякие деликатесы домашнего приготовления. Н. говорит, что вполне может обойтись краюхой хлеба с вареньем или медом, лишь бы не стоять у плиты. Она не в мать. Тогда в кого? А почему обязательно быть в кого-то? Мы все - штучные изделия Господа. Про Адмирала вообще трудно что-либо определенное сказать. Вроде бы весь на виду, открыт, улыбчив, а сам не спешит высказать какие бы то ни было мысли, суждения. Ну да, они должны созреть в его душе, голове, сердце. Не любит бросать слова на ветер: слово ведь было в начале всех начал, как сказано в Библии. Это настоящая христианская семья, хоть в доме не висят иконы, никто не молится вслух перед обедом... Спрашивается: почему, будучи коммунистом, нельзя молиться Богу? Я задала этот вопрос Н., как всегда, когда мы плыли на глубоком - вечно меня осеняет, когда подо мной бездна. Она сказала: "Потому что таковы правила их игры. Игры в социализм или коммунизм, пойди разбери. Бог у них свой - Ленин. Один-единственный. Смешно и грустно одновременно. Адмирал -- идеалист. Я люблю его за это еще сильней. Если бы мы все верили так истово в свои идеалы..."
...Вечерами и рано поутру песня стелется над Доном... Как опьяняющий туман, выразилась Н. Настоящая, казачья, а не из приемника. Здесь умеют петь на несколько голосов. Но только не молодые... Увы, молодые если и поют, то всякий ширпотреб. Адмирал - большой знаток казачьей песни. Говорит, его родители великолепно пели. Собирались вечерами у них другие учителя и пели казачьи, украинские песни, русские романсы. У А. великолепный слух и красивый высокий голос. Матвеев был в полном восторге, услышав, как Адмирал пел "Гори, гори, моя звезда". Жалко, не хочет записать свой голос - я бы притащила из Ростова для такой цели большой магнитофон. Может, еще сумею уговорить. Поет и Закруткин, но у него голос сипловатый и столько казачьих песен, как А., он не знает. К сожалению, Адмирал почти не пьет, иначе бы больше пел. Его родной дед обладал басом профундо, его хотели взять в Петербург в императорский театр. Не поехал. Адмиралу нравится, как поет Штоколов. Шурочка - поклонница оперы и классической оперетты. Увы, в нашей семье музыка, скажем так, не в большом почете. Адмирал говорит, что песня у казаков в крови, что в дальних походах она помогала им перенести все невзгоды. Он прекрасно знает казачью историю. Думаю, именно за это его не слишком жалуют москали, в основном критики - казаки по сей день считаются реакционной массой...
. ..
Снова на горизонте появился Борис Примеров... Все понимаю: тянет его к А., и А. с ним может беседовать часами, но у Н. как-то странно начинают блестеть глаза, когда она с ним разговаривает, а когда он читает свои стихи, она... словно в транс впадает. Разумеется, я знаю: это не любовь с ее стороны, но я ревную. Ничего не могу с собой поделать. Она словно отдаляется от меня, даже когда мы вдвоем идем на Дон, переплываем на другой берег... Мы теперь больше молчим. Она словно думает о чем-то очень важном для нее. Лучше бы появился этот техасец, я бы не так ревновала наверное. Но почему меня вдруг так проняло? Даже Адмирал заметил. Как бы вскользь обронил: "Борис уедет, и все снова встанет на свои места". Она не уединяется с Борисом, хотя ему позволено заходить к ней на веранду. Мне она сказала опять на середине Дона: "У него красивая душа. Кто-то должен полюбить его крепко и навсегда. Я на такие подвиги не способна, даже если бы..." Ну да, я все поняла - Н. обожает все красивое, хотя, уверена, у нее жертвенная душа. Поделилась этой мыслью с А. и он подтвердил мое наблюдение. Сказал: "Но она никогда не пожертвует своей свободой. Ни ради кого." Подъехал сегодня другой Борис - Куликов - из Семикаракор. А. тоже ему покровительствует. Этот попроще и пошумней. Пишет замечательную прозу, как утверждает А. Я кое-что читала. Не очень проняло пока. Заспорил с Н. по поводу Чайковского. Говорит, в его музыке чувствуется, что он гомик. Н. его чуть не прибила. Спасибо, Адмирал вмешался, сказал, что ему наплевать на симпатии Чайковского в личной жизни, однако его творчество совершенно лишено каких бы то ни было намеков на гомосексуализм. Стоит только вспомнить образ Татьяны в "Онегине" или Лизу в "Пиковой даме". Н. облила Куликова холодной водой, когда вечером сидели все под кудряшом за домом. Целое ведро на него вылила. Стерпел. Он старается изо всех сил себя образовать: много читает, слушает музыку, есть у него друзья из художников. Все это дается ему нелегко, в отличие от Бориса Примерова. Тоже тянется к Калинину за светом. Читал свои стихи... Неплохо, но до Примерова далековато. Красивый мужик... Черт побери, почему я так устроена? Завидую Н. с ее донельзя утонченной душой. Ей бы в монашки податься.
Адмирал починил ласточкино гнездо - подбил каким-то прочным материалом вроде орголита. Мы с Н. держали лестницу, а Шурочка все боялась, что ее любимый Толя упадет. Потом мы отошли подальше... Ласточек долго не было, птенчики пищали. Но вот прилетели ласточки-родители и стали кормить птенцов. Адмирал радовался, как ребенок. У Н. на веранде живет 4 скворчонка: вывалились из скворечника, она их снова туда посадила, но скворцы улетели, и голодные птенцы орали всю ночь. Рано утром Н. влезла на дерево и забрала их из скворечника. Посадили в самодельную клетку. Все едят, даже кусочки колбасы. Кузнечиков жалко ловить, сказала Н. Варя принесла целую банку, а Н. их взяла и выпустила под яром. Скворчата едят творог, который она умело засовывает им прямо в глотку. Когда Н. заводит музыку, они тарахтят. Особенно под скрипку, больше всего под концерт Бетховена. Надо же, какие умные. Вообще тут целый зоопарк: три дворняжки, Ромка, домашний пес и всеобщий любимец, кошек штук восемь, если не больше. А еще под порогом живет уж, которого Н. отняла у мальчишек на Дону. Шурочка боится выходить на порожек, хотя мы ей объясняли много раз, что ужи не кусаются. Я, правда, тоже этому не верю... Вчера Варька притащила трех воронят - больших и галдливых. Тоже отняла у мальчишек. Н. поселила их у себя на веранде. Ходят важно, какают, едят все подряд. Накакали ей на постель, но она только смеется. Они скоро улетят - большие, совсем ручные. Адмирал часто заходит и разговаривает с ними. Отвечают по-своему. Нет, после знакомства с этой семьей жизнь прежняя кажется скучной и неодухотворенной. Вчера Адмирал лечил или , скорее, оперировал кошку, у которой после драки с каким-то зверем разорвано горло, то есть, торчит трубка. Зашил иголкой с белой ниткой кожу. Она терпела. Кошка страшна, как атомная война, за что Н. прозвала ее "Мадам Бурда". Зверям здесь живется, как людям, если не лучше. Все больше склоняюсь к мысли, что так должно быть повсюду.
Спим с Н. в саду. Жарко...Купаемся на ночь, потом на рассвете. Красота редкая. Н. говорит, привыкнуть к такому нельзя никогда, даже, наверное, в глубокой старости. Адмирал спит в низах - там прохладно. Шурочка - когда как, чаще устраивает сквозняк во всем доме. Ромка всегда возле нее. Любовь... Ночью вдруг просыпаюсь от горьких всхлипываний. Луна в полнеба. Две фигуры возле кудряша. Это Н. и Адмирал. Плачет он. Как ребенок. Усаживаем его вдвоем на скамейку. На нем майка и трусы, Н. завернулась в простыню - она спит голая. "Она чуть не умерла... Если б я потерял ее, я бы, я бы... ушел вслед за ней," - разбираю сквозь всхлипы. Н. гладит Адмирала по плечам, целует в щеки, но он безутешен. "Да, я бы ушел. Я так любил ее... Люблю... Тебя бы воспитала бабушка Нюра..." Догадываюсь наконец, в чем дело. Шурочка была на грани смерти после рождения Н., вернее, у нее была клиничекая смерть, и она рассказывала, что видела себя сверху, с потолка. Как ее укрывали врачи шубой. А ведь была без сознания. Потом летела какими-то туннелями, грохотали камни... "Где она? - вдруг спросил А. - Она живая?" И тут появляется Шурочка в ночной рубашке. Бегом бежит. Они обнимались, как дети. Мы с Н. тихонько удалились в наши зеленые покои. Они еше разговаривали о чем-то на лавочке - тихо ворковали. Потом зашумел в листьях ветер... Утром мне казалось, что это был сон. Н. еще спала, обняв Мадам Бурду, возле ее кровати валялась задушенная гадючка. Прямо на ее шлепанцах. Это кошка принесла в знак благодарности. Перед завтраком Шурочка сказала мне тихо: "Он ничего не помнит. Мы тоже, поняла? Он был в юности лунатиком." Моя мать говорит, что очень талантливые и гениальные люди всегда страдают какими-то аномалиями. Думаю, сомнамбулизм не самая страшная из них. За завтраком было весело - А. шутил, рассказывал забавные истории. Сказал, что чудесно спал, хотя что-то ему снилось...
Грустно... Хотя кругом такая несказанная красота. Тихо, не шелохнется листик. Адмирал получил известие о смерти друга юности. Ушел куда-то... Чтобы мы не видели его слез. Шурочка попросила нас с Н. проследить - вдруг ему плохо станет, и дала на всякий случай валидол и нитроглицерин. Н. сказала, что он, наверное, пошел к Сухаревым. Мы подошли к их двору со сторны Дона. Услышали его приглушенный голос. Затаились в зарослях. Он рассказывал дяде Мише об умершем друге. Его звали Рафаэль. Он был армянин и очень-очень красив. В 37-м забрали по доносу - Адмирал был в то время корреспондентом "Комсомольской правды" на Кавказе. Впоследствии Рафаэль рассказал ему, что все время спрашивали про Калинина, его взгляды, убеждения. Следователь намекнул, что если дать показания, порочащие Калинина, можно выйти сухим из воды. Я пересказваю своими словами, потому что многого не расслышала - А. говорил тихо, давясь невыплаканными слезами. Рафаэль отказался. Как и его другой товарищ, Клим кажется. Через много лет Адмирал получил телеграмму от них обоих: "Встречай в Ростове таким-то поездом. Будем проездом". "Я бы их ни за что не узнал, если б они меня не окликнули, - говорил А. - Красавец Рафаэль превратился в беззубого старика, да и с Климовым жизнь не лучше обошлась..." Вечером, когда мы пили чай под кудряшом у порожка, А. попросил Шурочку принести вина. Он никогда не пьет, а тут выпил целый бокал красного вина и запел "Поехал казак на чужбину далеку..." Потом еще "Дивлюсь я на небо" на украинском, романс "Гори, гори, моя звезда"... Долго мы все сидели под кудряшом - баба Зина, двоюродная сестра Шурочки, запалила в ведре траву, чтобы разогнать комаров. Она плакала, когда А. пел, даже всхлипывала громко. Потом А. рассказал, как его вызвали в Ростове к следователю. "Парень молодой, неопытный, но все пытался заставить меня сказать, что Рафаэль и Клим - враги народа. И так, и эдак заходил. Я наконец не выдержал и сказал: "Если они враги, то и я тоже. Забирайте и меня". Следователь смутился, сказал: "Зачем вы так сгоряча?" и вскоре отпустил..."
Мы в тот вечер легли поздно. У А. в его летнем убежище в низах долго горел свет - наверняка что-то писал. И нам не спалось. Пошли на Дон. Плыли прямо навстречу луне по вымощенной ею дорожке на воде. Она казалась так близко... Н. часто вздыхала. Сказала вдруг: "Это не судьба, это Бог спасает. Адмирал всегда лез на рожон, но Господь его оберегал. Судьба слепа и бездушна. У нее не может быть души, правда же? Иначе бы она не послала на дуэль Пушкина, не позволила бы Шопену в 39 умереть от чахотки... Она словно страж при каждом человеке, его судьба. Моя надо мной экспериментирует... - Н. громко рассмеялась. - Сколько я выдержу и... - Она надолго скрылась под водой. - Обожаю Отца, - сказала она, едва вынырнув. - Он для меня... - Отвернулась и, мне показалось, всхлипнула. - Все и даже больше..."
...Пришла к выводу, что дом очень похож на своего хозяина, хотя не он его строил. Но, говорит, сразу приметил и полюбил. Мечтал еще с юности поселиться не в столице, а на берегу Дона, среди казаков. Мечта эта особенно окрепла во время войны - захотелось заняться творчеством всерьез. Ушел из "Комсомольской правды", которая его "бесконечно дергала". Было трудно материально, завели корову, кур, поросенка, косили за Доном траву, сажали огороды. Словом, жили, как остальные хуторяне. "Я заставил Сашу - он называет ее только "Сашей, Сашенькой" - заниматься тяжелым крестьянским трудом. А ведь она городская, ходила по театрам, на танцы, любила со вкусом одеться - ее мать была лучшей в Ростове портнихой, - рассказывал А. - Она безропотно приняла свой жребий. Мне подчас становится стыдно и больно, что я заставил ее жить в хуторе, но в другом месте я бы не смог писать..."
Дом... Мы с Н. побывали на чердаке, в низах, в боковых отсеках чердака. Н. тоже обожает дом. Она его считает живым. Что ж, в этом есть доля истины. Ляда, которая ведет на чердак, кажется немного зловещей. Когда я спала первый раз в той комнате, где эта ляда, меня ночью трясло от страха. Да и сейчас еще страшновато. Так и кажется: спустятся оттуда чьи-то ноги, потом туловище, потом... Ой, на ночь не надо. Н. говорит, Адмирал рассказывал давно, как в одном доме, где он ночевал, когда ездил по хуторам и станицам с заданиями от газет - ему тогда было 16-17 лет, - его положили спать прямо под лядой на чердак. Он проснулся ночью от каких-то звуков, и увидел почти над собой обутые в сапоги ноги. Человек осторожно, не зацепив его, спустился на пол и тихо вышел из дома. "Мне стало любопытно и трвожно, - продолжал свой рассказ А. - Я тихонько вышел за ним в одних трусах и майке. Человек шел темной стороной улицы - луна была яркая, у меня кружилась голова. Он постучал в окно какого-то дома. Вышел другой... Еще один к ним присоединился по пути. Они направились в сторону базов со скотиной. Тут я почуял неладное, тем более, что в руках у одного из них была жестяная банка и здорово воняло керосином. Я стукнул в окно бедной хатенки, заспанный человек высунул голову. Сказал ему, кто я и поделился подозрениями. Через минуту из дома вышли трое. Один был с вилами. По пути они стукнули еще в чье-то окошко. Собралось человек восемь. Побежали к базам огородами, чтоб не спугнуть тех троих. Они уже были возле коровников. Вспыхнуло пламя - крыша-то соломенная. Мои спутники дико закричали, кинулись на бандитов. Кто-то выстрелил - я не понял, с какой стороны. Кажется, кулаки. Это у них накануне забрали скотину. Огонь погасили быстро. Одному удалось скрутить руки, двое убежали в степь... Меня хвалили на собрании колхозников, наградили банкой меда. По пути назад я ее наполовину съел..."
Раньше на чердаке вешали кисти винограда... " До самого нового года оставались как свежие, - рассказывала Н. - От них шел такой волшебный запах... Там было холодно, я надевала старую шубу, заворачивалась в платок и читала возле окошка. Или просто мечтала..."
Адмирал в низах, мы с Н. - на чердаке. Прямо какой-то небоскреб. Нашли в пыли и стружках немецкую монету. В войну в доме был фашистский штаб. Как они его не спалили...
"В первый раз я увидел наш дом зимой. Зимы тогда были снежные, лютые... Только закончилась война, и я хотел осесть навсегда на берегу Дона, в хуторе либо станице, - рассказывал Адмирал. - Мой друг, секретарь Раздорского райкома партии Иван Григорьевич Беляев, привез меня в хутор Пухляковский. Дом был нежилой, выстуженный, но... Да, я почувствовал исходящее от него тепло и призыв: "Останься. Мы будем друзьями". - А. долго молчал. - Беляев сказал, что есть еще дом, более благоустроенный и не так пострадавший от войны, но я его уже не слушал... Я позвонил из райкома Саше и сказал, что хотел бы привезти ее сюда, посмотреть, ведь мы будем тут жить вместе. Она ответила, что полагается на меня целиком. Беляев пообещал пособить с ремонтом, вызвался помочь и генерал Конинский, давнишний друг нашей семьи. Они сдержали свое слово, а тут я как раз получил гонорар за роман "На юге", который весь потратили на ремонт. Меняли крышу, починяли рамы - на новые денег не хватало, печки чистили... Словом, молодел дом на глазах. Местные казаки рассказали мне его историю. Построил этот дом инженер-путейщик Пшенецков, видимо, по происхождению казак, хотя последнее время жил в Питере. Приезжал сюда с семьей на лето, а потому дом скорей напоминал дачу, правда, построенную в казачьем стиле. Наверху был полукруглый балкон из фанеры, но такой ветхий, что я боялся, когда к нему подходили Наташка или Любашка. Мы там спали в жару всей семьей. Дом принял нас как родных, хотя зимой дуло отовсюду и мы не снимали валенки. Спали возле печек - их было пять, кстати, сейчас зимой топим три. Люблю печной жар, запах горящих дров... Это все живое, всегда было. Человек, мне кажется, дичает без живого послушного огня, превращается в цивилизованного, то есть, скроенного по шаблону, робота. Наши предки поклонялись огню, всем стихиям. В этом что-то было... Они уважали воду, без которой не могли прожить, река была кормилицей. Как и земля... Я много думал об этом в детсте, убежав в степь. Я тогда еще не читал чеховскую СТЕПЬ, прочитав, понял, что лучше об этом не написать..."
Опять кого-то принесло. Сидели бы лучше по домам.
Обидно, что в наше время мало кто читает, а лишь собирает книги... А здесь, в этом доме, читают, кое-что вырывая друг у друга из рук. Особенно "Иностраннную литературу". Адмирал получает все толстые журналы, читает, даже что-то на полях иногда помечает. В журнале "Театр" в каждом номере пишут о спектаклях, лидирующих в репертуарах театров. Так вот, инсценировка "Цыгана", написанная Проваторовым, артистом Ростовского театра имени Горького, уже давно занимает первую строку. Вот это да! "Цыган" пришелся ко двору в наше время, хотя Будулай беспартийный, кочует, несмотря на запреты, ушел от семьи, как написала одна читательница, "Не захотел взять на себя ответственность за воспитаение собственного ребенка". Читают "Цыгана", читают Калинина... В продаже его книг нет. Спросила, что он по этому поводу чувствует. Сказал: "Ничего. Не хочу притворяться, но мода приходит и уходит. Я пишу для своего удовольствия. Не могу не писать. Творчество - это запой. Пишу запоями. И голова потом раскалывается, если пишешь ночами. Но без этого невозможно. Может, пьют потому, что не нашли себя, занятия такого, чтобы душу наизнанку выворачивало и заставляло не спать ночи напролет, а дни превращало в сплошную муку... Нет, это не мука, а счастье, наслаждение, забирающее все силы. Когда готовая строка ложится на бумагу, это уже конец того мучительного процесса, о котором мало кто знает. Зато эта строка бывает выкована и из чистого золота тоже..." Могла что-то перепутать - записывала на клочке бумаги. Интересно очень. Говорит всегда по вдохновению, никаких клише.
Наш остров всегда у меня перед глазами, даже когда я сплю, когда в Ростове в богадельне, когда зима и его почти не видно из-за снежных заносов. Такого острова нет нигде на свете. К нему можно добраться только на лодке или вплавь, хотя Шурочка говорит, что когда они приехали в Пухлеград, местные гоняли на остров коров и прочую скотину - там был брод по колено. Н. говорит, на острове раньше было полно черной тютины. Мы нашли всего одно дерево, другие, наверное, пропали от старости. Когда разлив, остров заливает почти весь, лишь отдельные бугорки остаются сухими. Года два назад в разлив мы спасли собаку - она так страшно выла, но почему-то побоялась добраться до берега вплавь. Правда, вода еще была ледяная. Прыгнула к нам в лодку, с ног до головы обрызгала. Большая довольно и лохматая. Убежала, как только нос лодки коснулся нашего берега. Потом мы видели ее несколько раз на берегу, она даже купалась с нами.
Милый остров, если бы могла, написала тебе стихотворное посвящение. Ты разметал во все стороны свои песчаные косы... Фу, как примитивно, хорошо Н. не видит. Мы несколько раз плавали вокруг тебя на лодке, исходили вдоль и поперек пешком. На острове живет многодетная семья из местных - у них, кажется, десять детей. Родители вывозят эту ораву на лето, строят шалаш или даже два, ловят рыбу, варят уху... Старшие дети ездят в хутор за хлебом, за выпивкой для предков и так далее. А вообще-то весело живут. Газеты используют только для одного места (самое правильное решение!), телика нету, транзистор барахлит. У деток цыпки на руках и ногах. Ну и что, спрашивается? Адмирал всегда интересуется у нас, как там на острове. Он тоже любит его, смотрит иногда в бинокль, как на косе расхаживают длинноногие цапли. Нас с Н. они не боятся - за своих считают. У Н. привычка брать с собой буханку хлеба. Крошит в воду, на берег, раздает попутно собакам... А потому плывем мы обычно на остров или на другой берег в сопровождении чаек, ворон и так далее. Соорудили небольшой шалаш - дождик пошел, захолодало. Н. накрылась чуть ли не с головой большим мешком, в который мы рвем траву для кроликов. Песок горячий, а воздух не очень. Н. потянуло на воспоминания...
"Помню родителей совсем молодыми. Отрывочно, но иногда очень ясно. Они друг друга держались, а я в основном с бабушкой Нюрой возросла, - рассказывала Н. - К ним меня тянуло лишь иногда, к отцу особенно - рассказывал он очень интересные истории из своего детства, потом и юности тоже. До сих пор мне кажется чудом, что они с мамой встретились. У нее был поклонник, который ее боготворил. А она Толю выбрала навсегда. С первого взгляда. А ведь он уже был женат... Жена, когда он ее бросил, куда только не писала на него, хотя сама была еще та штучка и верности ушедшему на фронт мужу не хранила. Это мне брат рассказал, ее сын. Мы были с ним дружны в детстве, да и сейчас скучаем... - Н. вздохнула. - Но все больше отдаляемся. Он военный, а это накладывает большой отпечаток. Скажем так, душу это не утончает... Вообще в каждой семье свои проблемы и если и не скелеты в шкафу, как говорят англичане, то хотя бы берцовые косточки. Отец не хочет ехать заграницу без мамы, а ее не пустят - дедушка Юлиан враг народа. Иногда я ненавижу эту власть, проклинаю себя за то, что угораздило родиться в России... Но здесь протекает Дон. Я не смогу жить без Дона..."
...Сижу в славном г. Ростове, гляжу в залитое слезами дождя (ого, как красиво получилось!) окно - и думаю о нашем острове. Не просто думаю - он у меня перед глазами. Могла бы по памяти составить его карту. Заросли камыша, ряска, вербы в воде со стороны хутора, а с противоположной - песчаные косы, сколько глаз хватит. И где-то там, в укромном местечке под кряжистым тополем с ветками до самой земли, наш с Н. шалаш, который мы благоустраивали каждый день. Насушили травы, выстлали пол... Перина душистая получилась. И подушки сделали. Вряд ли кто-то догадается найти шалаш - очень ловко замаскировали камышами и сухими ветками. Зиму он все равно не выдержит, но я обязательно, когда станет Дон, схожу на него посмотреть. И подробно напишу Н. Шалаш хранит наши беседы, рассказы Н.... В шалаше ее всегда тянуло к воспоминаниям о детстве, родителях. О юности она говорит мало - это святая тайна. Я ее понимаю и никогда ни о чем не спрашиваю. Иначе замкнется, помрачнеет и уплывет надолго на левый берег. Будет ходить по лугу, в лесу, думать, мечтать... Откуда в ней этот комплекс Татьяны Лариной?..
Рассказала, как любила ездить в детстве на задонский огород, только ее иногда укачивало в лодке. Странно, теперь нарочно раскачивает на середине Дона. "Думала, попала я в волшебное королевство. А было мне года четвре, не больше. Лес показался дремучим, а просека, я была уверена, приведет к сказочному замку, - рассказывала Н. в полумраке нашего милого убежища. - Я до этого не видела, как косят траву. У отца это красиво получалось, хотя он быстро устал, вспотел, присел прямо в траву. Мама испугалась за него, но он через несколько минут встал и продолжал косить. А я задремала в тени... Слышала сквозь сон, или же мне приснилось, как отец несколько раз назвал маму "моя самая красивая и любимая". И еще другими нежными именами. Я не запомнила их тогда. Потом открыла глаза и увидела, что они стоят, обнявшись, папа положил ей голову на плечо, а она гладит его по волосам. Не могло же мне это присниться?.. Мама была стройной, даже скорее худой. И отец тоже. Вечно они закрывались наверху и оттуда часто доносился стук машинки. А я иногда влезу на предпоследнюю ступеньку лестницы и слушаю. "Здесь абзац... Нет, Саша, пока не надо. Продолжай... Вот это слово убери, лучше так сказать... Вынь-ка страницу. Тебе придется перепечатать заново. Прости уж меня..."
Адмирал пишет часто в газеты, в центральные в основном. На все злободневные темы, и всегда правит, переписывает, снова правит... Рассказывал, что даже во время войны, передавая текст с передовой по телеграфу, правил его на ходу, чем вызывал у товарищей по перу чаще всего ироничные улыбки - они считали, что в газету можно написать кое-как. У нас тоже многие так считают, так и пишут. Писатель Никулин называет Адмирала русским Флобером. Мне тоже интересно работать над фразой, но как у А. не получается. А вот Н. пишет очень грамотно, красиво и словно думает каждую секунду о своем слоге. Это в письмах-то. Наверное, наследственное у нее внимание к слову.
...Совсем окно потекло. У меня температура и горло болит, а то бы рванула в Пухлеград. Там сейчас осень справляет бал и пир. А в Москве уже идет снег... Бедняга Н., она не любит снег, в отличие от Татьяны Лариной. Ей бы в Техас, да верхом по прериям. Иногда мне кажется, она сожалеет, что родилась женщиной, хотя отпустила волосы почти до пояса. Странно в ней все, не похоже на то, что вокруг. Как там ей в Москве? Думаю, непросто. Но А. говорит, что она умеет создать вокруг себя поле высокого напряжения, за которое никого не пускает. Это точно. Даже меня, хотя считает близкой подругой.
Для чего я все это пишу?.. Не знаю сама. Хотя бы в тетрадке, а то на отдельных листках. Надо бы их в папку сложить. Кое-что я уже сожгла... Не могу оставить слишком личное. Интересно, а что там у Н. в ее дневнике? Думаю, она и об искусстве пишет, о музыке, разумеется. Сказала: мой дневник умрет вместе со мной. Интересно, общается в Москве с этим Фитилем? Он приезжает в Пухлеград каждое лето с отцом, старым другом А. Порой он раздражает Н., иногда она его терпит и даже жалеет, как мне кажется. Меня тут недавно осенило: ну, а почему бы Адмиралу не написать роман о Н.? Вернее, о ее странной с точки зрения обывателя любви к этому техасцу. Не странной, а какой-то не из нашего века, из сказки или мифа, что ли... Но ведь мифы создавались не просто так. Наверняка сюжеты были жизненными. Встречались особенные девушки, верные до смерти своей единственной любви. Я теперь часто думаю о том, что тот, кого любит Н., ее любви не достоин. Он ее просто не поймет, не оценит. Даже, скорее, будет бежать от нее без оглядки. Испугается той силе страсти, духовной, а не физической, я точно это знаю, которая бушует в Н. Он много потеряет, уверена, но он этого не понимает. Сейчас. А потом... Что будет потом, известно только Господу. Адмирал как-то обронил, что на землю падают лишь мертвые звезды. Теперь я поняла, что он имел ввиду. Вообще-то он оптимист, верит в будущее человечества. Рядом с ним легко, светло... Но я не заражена их идеей светлого коммунистического будущего. Н. тоже - ей вообще это по фигу. Правда, А. тоже часто посещают сомнения относительно тех, кто стоит у штурвала. Он не боится высказывать их вслух. Шурочка очень страдает, когда он это делает - ведь ее отца сгноили за анекдот, который знала вся страна. Ну, с Адмиралом им так просто не расправиться, хотя кому-то и хотелось бы. Наверняка. Моя мать в этом уверена, а она знакома со многими ростовскими сплетниками и пустобрехами. И из писательской среды тоже. Могучая во всех отношениях личность. Личность. И прежде всего своей неподкупной честностью, искренностью, чистотой. В старину подобных людей называли праведниками и говорили, что на праведниках держится мир. Господи, храни его...
Сижу на лекции по научному коммунизму - вот хрень несносная! - и вспоминаю наш шалаш на острове. Здесь, в богадельне - пустота, ирреальность, а Пухлеград с его островом и всеми остальными персонажами моего прекрасного мира - самая что ни на есть реальность. Мир, в который хочется снова и снова возвращаться. Ну, стану журналисткой, буду писать о том, что закажут. Цензура вцепится в горло, сделай только шаг влево или вправо, черт бы их побрал.
...Здесь пахнет Доном, слегка прелью. Небо чистое... Не потому, что нет на нем облаков - оно чистое по своей сути. Потому что оно над нашим островом, потому что мы с Н. не врем никогда друг другу. Если она не хочет сказать что-то, промолчит, и все. Она опять вспоминает... Напишу когда-нибудь рассказ или целый роман на основе ее воспоминаний. Может, даже документальный. Она, мне кажется, никогда ничего подобное не напишет. Она не любит описывать быт, людей, которые ей не нравятся. Она сама так сказала. Вот Н. заговорила...
- Помню, одно время вскоре после войны мы жили в тесной квартирке в Ростове на Лермонтовской улице - мама, папа, бабушка и я. Две крохотные комнатки. Отец заболел очень сильно, пришлось переехать в Ростов всей семьей, а в доме здешнем жили совершенно чужие люди. Развели тут коз, которые сожрали весь сад, и вообще, уверена, дом очень страдал от присутствия этих людей и тосковал по нам. Я тоже много болела - ангинами, воспалением легких, простудами. Мною в основном занималась бабушка Нюра, мамина мама. Я так ее любила и люблю. Папа работал даже лежа в больнице. Писал очерки, статьи для центральных газет - надо было на что-то жить. Мама часто вынимала из книжного шкафа книги и шла в букинистический магазин, потом на базар... Когда Отец получал деньги из газет, она снова покупала книги. И он покупал... Я в четыре года научилась читать. Сама. Даже стала учить бабушку, которая читала по складам. Отцу нужна была тишина для работы, а я любила пошуметь, покувыркаться на всех кроватях, петь любила в детстве. И мама стала меня уводить. Мы шли на Садовую, заходили в магазины, но покупали редко - не было денег. Ходили зато часто в кино. Тогда шли по большей части трофейные черно-белые фильмы с подписями вместо перевода. Кстати, я и читать научилась по этим крупным буквам внизу экрана - мама не успевала мне их прочитать, да и соседи ругались иногда. Это была чужая, в основном голливудская, жизнь, но она быстро стала моей. Красивые истории о любви, счастливой в основном, прекрасные нежные женщины, ласковые и мужественные мужчины. В то время как у нас показывали фильмы про всяких домработниц и прочих лахудр. Мне нравился фильм ВЕСНА из-за песни ШИРОКА СТРАНА МОЯ РОДНАЯ. В детстве я просто умирала от этой песни, представляя себе в своих четырех городских стенах наши донские просторы. Но больше всего мне понравилась опера СОМНАМБУЛА. Это был черно-белый замызганный фильм, с которого к концу сеанса почти все зрители сбежали. А там такая чудесная музыка Беллини... И мне захотелось ходить по крышам во сне, как Амина. Потом я слышала эту музыку по радио. Мы с мамой смотрели этот фильм несколько раз. Как и РИГОЛЕТТО, СИЛУ СУДЬБЫ, РОЗ МАРИ... Папа иногда ходил с нами в кино и потом очень чисто пел услышанные арии. Без слов или же свои слова придумывал. Я так завидовала его слуху и памяти. А он успокаивал - ничего, и у тебя со временем такая будет. Все это было замечательно, но я дождаться не могла, когда же мы наконец уедем сюда. Навсегда. Отец ездил несколько раз в Пухляковку, рассказывал, как живут там кошки и собаки, какая плохая дорога, по Дону ездят на санях... Мне нравились его рассказы - я словно видела все сама, но только в волшебном свете. Потом родители поехали в Москву и взяли с собой меня. Я боялась идти в Мавзолей, но мама настояла. Оказалось совсем не страшно. Вова похож на куклу. Почему я с детства не люблю вождей, царей, королей и прочую шушеру? Нет, вру, мне очень нравятся индейские вожди Купера и Майн Рида. Они были свободными, пока не пришли белые. Мы жили в гостинице МОСКВА, - продолжала свой рассказ Н. - Я вдруг громко от скуки запела "Россия-матушка, страна без хатушек" и еще что-то присочинила. Не помню - что. Дело было в гостиничном коридоре, когда мы возвращались к себе с ужина. Ну да, и страной еще правил Сталин. Мама скорее затащила меня в лифт и велела замолчать. Помню, Отец прореагировал не сразу. Сказал лифтеру: "Да, была война." И запел песню "Враги сожгли родную хату". Меня не ругали за мой "концерт", только мама сказала едва слышно: "А в тридцать седьмом могли бы и посадить. Отца забрали за анекдот, обвинив в антисемитизме. А он слышал этот анекдот от знакомого еврея". - Н. вдруг вскочила. - Делаем большой заплыв, да? На ту сторону, пошляемся по лугу и назад по течению домой. А то Шурочка будет ругать, если к обеду опоздаем..."
Наш лектор говорил явно о чем-то очень важном. Все вокруг строчили конспекты. Сдам как-нибудь. Не принимать же всю эту хрень всерьез?!
Н. привезла из Москвы БОГИ АТЛАНТИДЫ Мережковского, старинное издание, которое отыскала в каком-то буке. Она его прочитала, наверное, не раз. Сложная книга. Адмирал читал ее в ранней юности, но снова увлекся. Обсуждали за обедом. Сказал, что книга заставляет о многом подумать, но слишком перегружена и кое-что за уши притянуто. Н. обожает все, связанное с Атлантидой - она вообще, как ребенок, любит фантастику. Читает Ефремова, Конан-Дойля, на английском читает много... Шурочка фантастику не читает. Я тоже не люблю, признаться. А вот Адмирал, оказывается, читает. А. говорит, что в древних мифах скрыто много истины. Той самой, которую упустила история, увлеченная описыванием войн, королевских династий и всяких интриг.
...Учим в оригинале Байрона. Это идея Н., разумеется. Но я сама влюблена в этого мятежного Лорда. Адмирал часто просит Н. прочитать Байрона в оригинале. А потом вдруг начинает читать нам Пушкина. По памяти, разумеется. Наслаждение божественное...
Переписала с черновика Адмирала, пока он не видел. Кстати, он это стихотворение нам еще не прочитал. Я случайно увидела на его столе листок... Дивное стихотворение. Непременно обнародую в богадельне. Тем более, что мне многие завидуют и считают любовницей А. Идиотки долбаные. Хотя мне это создает сответственный ореол. Матушка говорит, даже ее соседки, с которыми она играет в карты, уверены, что я вовсе не зря торчу в Пухлеграде другой раз неделями. Дуры старые и козлихи. Черт с ними. Своей-то жизни нет. Между прочим, будь оно так, Н. сразу бы почувствовала - у нее сверхтонкая душа.
А.С. Пушкину
Еще не знал он Натали,
Когда к нему крестьянка Оля
Вошла, чтоб тихою любовью
Вдруг озарить его неволю
От зла и зависти вдали.
Еще не найден орошенный
Его слезами мадригал,
Который ей он в освещенной
Луною келье посвящал.
Но и теперь он брезжит миру
Им прорисованный сквозь лиру
Пером стремительным портрет,
Как той любви небесный свет.
И мы находим между строк
Ее, которая приносит
Ему малину на порог
И чье он имя произносит
Устами Ленского в залог.
В залог той ночи в Святогорье,
Как ей назначено, склонясь,
Стоять над ним в беззвучном горе,
Мундиров синих не боясь.
Н. привезла на английском ДОКТОРА ЖИВАГО, изданного за бугром. Довольно тонкая книжка. Говорит, там почти все издают в усеченном виде. ТИХИЙ ДОН тоже... Ей понравилось, как она сказала, местами. Я тоже хотела почитать, но увы, туговато у меня обстоят дела с английским. Адмирал, оказывается, читал в оригинале. Думаю, ему дал Шолохов, хотя он ничего об этом не сказал. Вспомнил, как ему звонили, требуя разрешить поставить его подпись под осуждающим письмом. Шурочка сказала по его подсказке, что Калинин в больнице. Стали спрашивать - какой и так далее. Но тут прервалась связь - она на самом деле ужасная в этих местах. А. говорит, что никогда не подписывал и не собирается подписывать коллективных писем осуждения, хотя, как он считает, его подпись все равно могут поставить угодливые "друзья". Сказал по поводу романа: "Читал и думал о том, что наша цензура в руках людей, мягко говоря, неумных. Кто-то что-то сказал - и понееслось... Если бы я был редактором толстого журнала, я бы ЖИВАГО опубликовал..."
В нашей богадельне тоже ходила по рукам рукопись ЖИВАГО. Теперь обязательно прочитаю. Стихи Пастернака мне не по душе - коряво немного. Н. говорит, он хороший переводчик Шекспира, но иногда увлекается и отходит от текста. Маршак, по ее словам, ближе к тексту. Еще мне не хватает читать в оригинале Шекспира - это же какой-то больно лохматый век.
Снега навалило... Жаль, нет Н, хоть она и не любит мороз. Зато обожает, если много снега. Помню, ходили с ней как-то за хлебом по такому снегу, что в сапоги насыпалось. Она сказала: "Это в мою честь. Природа посылает мне знаки. Обязательно разгадаю..." А вечером сказала уже перед самым сном: "Снег скоро растает. Все в этом мире мимолетно. Как мечта о счастье. Но будешь помнить ее всю жизнь."
Нравятся мне прибаутки А. из его детства и ранней юности. У нас в богадельне травят пошлые анекдоты и только. А у него и анекдоты как самые настоящие новеллы. Запишу, если не забуду. Спросил за столом у нас с Шурочкой: "Почему луна не из чугуна?" - Глаза у самого лукавые, смехом искрятся. Шурочка промолчала, а я сказала: "Она бы с неба свалилась". А он: "Потому что на луну не хватило б чугуну". Пишу статью в "Дон". Некогда...
...Здесь все становится значительным. Даже сказала бы я, многозначительным. Особенно после славного города Ростова с его сплетнями и завистью и нашей богадельни. Падает за окном крупный снег. Адмирал сидит в своем допотопном кресле и читает газету. Я их давно не читаю... Он зачитывает нам с Шурочкой короткую заметку о Фадееве, начинает вспоминать, как встретился с ним в освобожденном от фашистов Ростове, как Фадеев его просто очаровал... И вдруг по памяти - отрывок из МОЛОДОЙ ГВАРДИИ. Почти целую главу. О том, как в тюрьме молодогварцейцы пели песни времен гражданской войны, Уля читала отрывок - по памяти, разумеется, - из ДЕМОНА Лермонтова. Адмирал читал и читал из ДЕМОНА. Потом вдруг спохватился и вернулся к МОЛОДОЙ ГВАРДИИ. Господи, мне бы его память. И когда только успел выучить столько прекрасной прозы, поэзии. И так возвышенно и в то же время доходчиво и тепло читает ее!!! Потом стал рассказывать о других встречах с Фадеевым. Мимолетных, как он сказал, но незабываемых. "Теперь на него кое-кто клевещет. А это был чистый и в чем-то очень наивный человек. И великолепный прозаик. Очень люблю его РАЗГРОМ..." - Наверняка, Адмирал прочитал бы из РАЗГРОМА тоже, но заверещал чертов телефон... Эти колхозники просто закабалили А. своими просьбами. Где он возьмет им корма в разгар зимы? Косить что ли сам пойдет? Лицо стало озабоченным, звонит в Ростов, куда-то еще. Пойду лучше на Дон с Ромкой. Как здорово, когда нет связи.
...Она должна сюда вернуться. Адмирал очень скучает по Н. По неординарности ее суждений, я бы даже сказала, независимости. В сталинскую эпоху ее бы наверняка либо приструнили, либо... Она часто вспоминает дедушку Юлика, которого забрали в 1938 за анекдот. "Я его не знала, представляешь? Мы бы наверняка с ним поладили. Он чистокровный поляк и мне с кровью многое передал, - делилась как-то Н. Опять-таки на самой стремнине Дона. - А я считаю: все власти - враги народа. Свое навязывают. Чертов марксизм. Неужели они думают, что заставят нас любить этих полусумасшедших немцев? Маркс от безделья плодил деток и писал свои опусы. Жил на деньги банкира Энгельса. "Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма, - вдруг на весь Дон крикнула Н. Задонское эхо с удовольствием подхватило ее крик. - Все, что помню из марксизма. Хотела бы встретиться в глухом месте с этим чертовым призраком и вломить ему по черепу дубиной. - Она рассмеялась как-то странно - не зло, но очень ядовитым смехом. - Сами себе игрушки придумали. Лучше бы Ницше изучали, Аристотеля, Шопенгауэра. И Спенсер мне очень нравится. "Выживают сильнейшие" - таков его основной тезис. Но самый лучший философ - природа. Знаешь, почему? - Н. надолго исчезла под водой. - Она умеет обновляться каждый год. Это самый замечательный из всех ритуалов, какие я знаю. Цветы распускаются, потом засыхают, впадают в зимнюю спячку, чтобы по весне или летом снова расправить все свои лепестки навстречу солнцу. Я им завидую - они не стареют, как мы..." - Н. горько вздохнула и поплыла крупными саженками к берегу. Ей невозможно возражать - она права. права. Но... Да, цивилизация живет по иным законам. Н. презирает всякие условности, а люди только ими и живут.
...Живу тут уже неделю. В богадельне сказала, что Калинин вызвал меня, чтобы записать интервью для ИЗВЕСТИЙ. Поверили или нет - не знаю. Но это не стопроцентная ложь - на самом деле хочу сделать с Адмиралом интервью. Он иной раз бывает так откровенен... За эти дни - неделю - у него побывало 83 человека. В основном с просьбами, жалобами и так далее. Весна, распутица, ракеты еще не ходят, как только они добираются? Одна старушка из Аксая обедала с нами и все удивлялась, что "депутат ест то же самое, что и они дома". А у нас был борщ, жареная картошка и котлеты. Но Шурочка - шеф-повар на все времена. Пальчики оближешь. Я толстею в Пухлеграде и становлюсь настоящим гурманом. Старушку оставили ночевать. Она расплакалась. Потом стала совать Шурочке замусоленную пятерку... Кончилось тем, что А., прикинувшись рассерженным, (она его испугалась), велел ей спрятать деньги. У бабули оказалась с собой бутылка с вином собственного изготовления. Мы с ней тяпнули... Разумеется, втихаря. Рассказала мне всю свою биографию. Отец был священником, и ей теперь это поминают на каждом шагу. Дочка торгует в магазине, а внук хочет поступить в военное училище. Думаю, бабуле придется летом снова к А. обращаться. Теперь уже по поводу внука. Ну да, прадед-то мракобесию служил... Господи, какая абракадабра. К слову, у А. дядя закончил духовную академию. С отличием. Он очень любит этого дядю, который воспитал сына, легендарного капитана танкера ТУАПСЕ, захваченного в начале пятидесятых гоминдановцами. Больше года просидел капитан Калинин в азиатской тюрьме. Не поддался на уговоры предать Родину, хоть и сулили за это златые горы...
Еще ночевал в доме бывший уголовник, который клялся А., что сел в тюрьму за чужие грехи. Нам с Шурочкой он не понравился, но А. говорит, что людям нужно доверять. Ха-ха, не всем, далеко. Этот уголовник тоже удивился, что депутат так бедно, по его выражению, живет. Хочет он устроиться на работу в лесхоз, а его не берут из-за прошлого. А. за него поручился. Я бы на его месте не стала...
. ...Жара страшенная - к концу июля дело идет, - а на том месте, где была водица донская, море желтых цветов. Медом пахнут и чем-то еще. Коровы их почему-то не едят. Н. говорит - жалеют испортить пейзаж. Какой-то мазила попытался запечатлеть этот поздний луг на холсте. Тоже мне, Ван Гог, только с двумя ушами. Мазня сплошная. Мы искупались в Дону и завалились в цветы. У Н. по-настоящему закружилась голова. А мне хоть бы что. А. пришел сказать нам, что скоро приедет кто-то из обкома и нужно помочь Шурочке накрыть стол. Накрыли... Приехал Соломенцев. Нас за стол не пригласили, хоть мы и "поручкались" с хозяином области. Простой дядька. Веселый. Ну да, мы подавали с Н. на стол - Шурочку усадили рядом с дядей Мишей, - и слышали его анекдоты. Остроумные и вовсе не пошлые. Смеялись все до упаду. Болеет за ростовский футбол. Как и я. Н. по фигу всякий спорт. Нас усадили за стол пить чай с обкомовским тортом. Баба Нила печет лучше, чем в ихней кормушке. Дяде Мише явно понравилась Н. Спросил, о чем грустит. Сказала, что боится экзамена по научному коммунизму. На полном серьезе сказала... Первым рассмеялся Адмирал. Потом остальные. Дядя Миша - тоже на полном серьезе - изъявил желание позаниматься с ней этой "каверзной наукой". Н. приложила руку к сердцу и закатила в томном восторге глаза. Снова все смеялись, кроме, разумеется, нее. В кухне досталось от Шурочки - решила, что мы выпили здорово, когда цедили в погребе вино. Это ложь. Н. не пила, а я совсем чуть-чуть. Сказала, всему виной желтые цветы. Шурочка покрутила пальцем у виска и запретила нам возвращаться к столу. Какое счастье! Но дядя Миша наверняка расстроился, что подтвердил потом и Адмирал. Еще А. сказал, что Соломенцев - руководитель нового времени и его наверняка заберут скоро в Москву - там такие нужны. Ну, а нам... А. задумался и сказал не то в шутку, не то серьезно, пришлют кого-нибудь из тех, кто любит зарабатывать звезды на собственную грудь. Поняла его с полуслова - будет вытягивать из области все, чтобы угодить Москве. То есть, грабить сельское хозяйство на корню. Мне стало почему-то грустно от этих слов А., хоть я и не принадлежу к тем, кто слишком радеет за нашу область. Н. жалко коров - видела на ферме, какие они тощие и все время мычат от голода. Любит она все живое, как и Адмирал. Я тоже кое-что постигла на этот счет. От людей так и жди всякие пакости, а звери благодарны за то добро, которое им делают люди. В глаза смотрят всегда, никогда не отводят - и коты, и собаки. Скрывать им от нас нечего, не то, что нашим так называемым "друзьям".
Мне завидуют в богадельне по-черному. Сволочи.
Не спит совсем Адмирал - видно по его уставшим воспаленным глазам. Сказал за завтраком: "Груда писем от избирателей, а я не справляюсь. Поспать бы мне хоть четыре часа..." Снотворные пить не любит. Говорит, от них мутнеют мозги. Н. говорит, он слишком близко принимает все к сердцу. Порой, видела сама, плачет над письмом какой-нибудь брошенной старухи, хоть и пытается это от нас скрыть. А сколько всяких дурацких просьб излагают ему в письмах!!! Дал одно почитать. Какой-то мужик жалуется, что ему жена изменяет. Грозится ее убить, а сам просит депутата "вмешаться и запретить этой сучке встречаться с полюбовником". И смех, и грех. И еще пишет, что если убьет жену, то виноват в этом будет депутат, которого он предупредил. Адмирал послал ему ЦЫГАНА с автографом. И тут у нас невольно завязался интересный разговор. Я вдруг вспомнила Алеко Пушкина, который убил свою Земфиру, застав с любовником. Его не наказали цыгане, а просто изгнали из табора. Неужели так было на самом деле? Мне всегда казалось, что цыгане народ жестокий и с удовольствием вершат самосуд. "Они мудры мудростью тысячелетий, - возразил Адмирал. - Быть может, они застали Атлантиду. И поняли, что цивилизация не способствует нравственному развитию человечества. К величайшему сожалению. - Адмирал тяжело вздохнул. - Чехов верил, что будущее будет светлым и прекрасным. Но он не знал, что человек не просто изобретет атомное оружие, но еще и применит его на себе подобных. С того дня, как изобрели атомную бомбу, начался отсчет обратного времени для всего человечества. Ведь ружье, которое висит на стене, обязательно должно выстрелить. Кажется, это Станиславского слова. Мы каждый день слышим по радио, по телевизору, в газетах читаем про испытания ядерного оружия... Впрочем, в моих мрачных рассуждениях виновата еще и бессонница."
От Н. я слышала примерно такие же рассуждения. Еще когда мы в школе учились. Ну да, она начиталась фантастики. Даже на уроках читала. Я считаю фантастику бредом. Шурочка - моя союзница в этом вопросе. Ура!